— Полагаю, это улучшит наши шансы, — сказал Вольский. — Хотя я все еще не убежден, что мы способны прорваться через заслон из четырех линкоров, не получив ни одного попадания.

— Прошу прощения, товарищ адмирал, но я не закончил.

— Продолжайте, Карпов.

— Мы подойдем сразу после захода солнца, и, если Федоров прав, к тому времени они будут развернуты на западных подходах. Используем Ка-40 для разведки и целеуказания, после чего нанесем по ним удар противокорабельными ракетами прежде, чем войдем в пролив. В последнем сражении Федоров предложил использовать вначале П-900, так как они достаточно малоскоростные, чтобы их можно было хорошо рассмотреть. Это было умно — я считаю, что это может оказать серьезное психологическое воздействие. Мы должны разбить их волю не в меньшей степени, чем их корабли. Представьте… Тьма сгущается. Мы подходим к входу в пролив и выпускаем по две ракеты П-900 по каждому из четырех линкоров противника. Ночью ракеты произведут достаточно шокирующее впечатление. Они увидят приближающиеся ракеты, выпущенные совершенно невидимым противником, и это сильно подорвет их дух. Адмирал Тови будет смотреть на свою хорошо расставленную ловушку и увидит все четыре своих драгоценных корабля в огне, при том, что у него не будет ни малейшего намека на то, где находимся мы, так что он не сможет открыть ответный огонь.

— Пуски могут быть замечены из Гибралтара, после чего оттуда передадут данные по нашей позиции.

— Тем лучше. Они все равно ничего не смогут сделать, если не войдут в пролив, чтобы сблизиться с нами. Мы останемся вне зоны досягаемости их орудий.

— Очень эффектно, — сказал Вольский. Затем посмотрел на Золкина и добавил. — Я говорил вам, что он один из лучших офицеров тактического уровня?

— Так точно, — ответил Золкин. — Достаточно храбр, чтобы оставаться вне зоны досягаемости противника. Это очень удобно, хотя на мой взгляд несколько подло.

Карпов закатил глаза, но не желал вступать в перепалку с Золкиным.

— Подумайте вот о чем. Как только четыре лучших корабля англичан получат попадания и загорятся, мы сможем потребовать от них остановиться, или мы их уничтожим. Они не будут знать, что у нас мало ракет. Скажем им, что если они не отойдут в сторону, мы потопим их прежде, чем они нас увидят. Мы не окажемся в зоне огня их орудий, потому что прежде, чем мы войдем в пролив, они окажутся на дне. Если это их не убедит, мы выпустим по каждому по «Москиту», перепрограммированному на атаку с пикирования. Одного удара по каждому линкору можем оказаться более чем достаточно.

Волський почесал в затылке, обвел взглядом остальных, а затем подытожил.

— Итак, товарищи офицеры, мы находимся за час до полуночи. Я выслушал ваши соображения и решил, что есть оружие, которое мы еще не обсудили, и которое я намерен использовать.

— Товарищ адмирал? Я полагал, что нам не следует рассматривать ядерный вариант.

— Нет, Карпов, его то мы как раз обсудили и я отбросил этот вариант. Я говорю о том, которое мы используем сейчас — о разуме. Мы рассмотрели два варианта. Первый предполагает серьезный риск. Подбежать к противнику, толкнуть его, надеясь сбить с ног, и скрыться в темноте. Это сработает, если нам повезет. Затем было предложено сильно ударить врага в лицо и пригрозить новыми увечьями, если он не отойдет. Да, это силовой вариант. Наш старый друг Орлов точно бы его добрил. Но я предлагаю иное решение. Что, если я поговорю с ними прежде, чем бить? Возможно, они окажутся склонны меня выслушать.

— Переговоры? Прежде, чем мы покажем им, что будет, если они откажутся разговаривать?

— Именно, Карпов. Полагаю, вы уже видели, на что мы способны — несколько недель назад в Северной Атлантике.