Ольгерд удачно увернулся - клинок Конана встретил пустоту, и киммериец едва удержался на ногах.

    - Ай-и-и! - завопила сотня глоток.

    Козак издал победный крик и замахнулся. Но прежде чем он опустил меч, прежде чем понял, как глупо он попался на уловку, длинный кинжал в железных руках Конана, пробив нагрудник, вонзился в его сердце. Ольгерд умер мгновенно. На землю рухнул труп, и клинок выскользнул из раны.

    Выпрямившись киммериец обвел толпу помутненным взором. Победа!

    И вдруг воздух разорвался кличем - не тем, который можно было бы ожидать от торжествующих, но уставших варваров, а более дружным и бодрым. Конан поднял голову и увидел новое соединение: вооруженные люди монолитной фалангой шли по улице, сокрушая и расшвыривая в стороны последние оказавшиеся у них на пути группы сражающихся.

    Когда строй приблизился, Конан различил позолоченные кольчуги и качающиеся в такт шагу плюмажи на шлемах - гвардия Иранистана! Ее вел неудержимый Готарза; своим огромным ятаганом он рубил всех подряд - и варваров, и джезмитов.

    В мгновение ока обстановка переменилась. Часть джезмитов позорно ретировалась Конан крикнул: "Ко мне, козаки!" - и уже через минуту его окружали Вольные Братья, кушафи и даже остатки армии джезмитов. Последние, признав в киммерийце достойного вожака, сплотились вокруг варвара, чтобы в одной спайке с недавними смертельными врагами противостоять невесть откуда взявшемуся неприятелю. Мечи с новой силой заиграли на солнце, и Смерть начала собирать новую жатву.

    Неожиданно Конан очутился лицом к лицу с Готарзой - мощными ударами, под которыми легли бы и молодые дубки, тот, словно траву в поле, выкашивал врагов. Ильбарский, в зазубринах, клинок Конана пел и мелькал, едва видимый глазу, однако иранистанец не уступал ни в чем. Кровь из пореза на лбу заливала лицо Готарзы, кровь из рваной раны на плече окрасила кольчугу варвара алым, но клинки вращались и сшибались с не меньшей яростью, бессильные отыскать брешь в обороне противника.

    Внезапно низкий шум битвы перерос в пронзительный вопль неподдельного ужаса. Сражение остановилось; забыв обо всем, люди со всех ног мчались к дороге, ведущей к подъему на плато. Поток бегущих прижал Готарзу и Конана друг к другу. Бросив оружие, схватившись так, что затрещали груди, они продолжали биться врукопашную. Конан открыл рот, желая выяснить, что случилось, но его тут же забили черные волосы из бороды Готарзы. Выплюнув их, киммериец прорычал:

    - Ты, придворный шаркун! Что тут стряслось?!

    - То возвращаются истинные хозяева Джанайдара! Полюбуйся, свинья!

    Подозревая подвох, Конан все-таки оглянулся. Со всех сторон по земле стлались полчища серых теней. Взгляд выхватил безжизненные, немигающие глаза, оскал уродливых собачьих пастей, впивавшихся клыками и в живых, и в мертвых, в то время как когтистые, похожие на руки лапы рвали на части плоть. Объятые ужасом, воины рубили и кололи тварей, но пергаментная, трупного цвета кожа монстров была практически неуязвима. И там, где удавалось расчленить одну тварь, на ее место тут же появлялось трое новых. Воздух наполнился отчаянными криками, хрустом костей и отвратительным чавканьем.

    - Проклятие Джанайдара - упыри! - Готарза задохнулся от ужаса. Бежим! Дай слово, что, пока не выпутаемся, ты не ударишь в спину, - тогда разожму руки. Продолжим после!

    Плотная масса беглецов сбила их с ног. Варвара чуть не затоптали. В нечеловеческом усилии Конан - приподнялся на колени, схватил свой кинжал, встал, выпрямился, побежал, вовсю орудуя кулаками и локтями, высвобождая в обезумевшей толпе вокруг себя чуток пространства - посвободнее вздохнуть.

    Людской поток до краев затопил дорогу к Лестнице: джезмиты, козаки, иранистанские воины - все вместе, забыв о ненависти, напрягая силы, они спасались от не знающих жалости выходцев преисподней.