Макс мог бы искренне сказать, что он вовсе не оскорблял, а наоборот, выразил свое восхищение, но посмотрел на хмурое лицо друга и промолчал. А спросил другое:

– Как ты вообще предполагаешь с ней общаться, если только что едва не сорвался?

– Не знаю, что это было, но все же прошло, – сухо сказал Михей. – Укреплю щиты на всякий случай, ты мне поможешь. На несколько минут точно хватит. Ты, если хочешь, уходи, Макс, я все понимаю и сам бы сбежал, но теперь не имею возможности, к сожалению.

– Будто я могу тебя оставить, – буркнул Макс и оглянулся в поисках официанта. Сейчас было бы не лишним промочить пересохшее горло.

Бал продолжался, и Тротту удалось даже немного расслабиться. Ее величество с мужем большей частью находились в королевской ложе, удалившись туда после первых трех танцев, Ирина изредка милостиво принимала приглашения кого-то из высших аристократов. Ее аура совсем успокоилась и никаких признаков агрессивности не проявляла. Можно было бы и забыть о произошедшем, если бы не хорошо просевший резерв и отголоски недавнего страха.

К концу вечера королева с супругом удалились, и стало понятно, что сегодня на общение с ее величеством рассчитывать нечего. Но Михей, поймавший таки для разговора нужных людей, выглядел вполне довольным и без этого. К тому же через полчаса после ухода монаршей пары к нему подошел секретарь ее величества и сообщил, что завтра, в семь утра, королева ждет его в кабинете.

Нужно было выспаться, чтобы не общаться с правительницей заплетающимся языком, и полковник ушел в выделенные им с Троттом покои. Без друга Макс быстро заскучал – все же ужимки прелестниц были для него куда менее ценны, чем общение с близким человеком. Инляндец потанцевал еще немного, получил несколько недвусмысленных предложений касательно предстоящей ночи, сделал вид, что не понял, и ушел от духоты и шума прогуляться по дворцовому парку. После яркого огня Ирины Рудлог все женщины казались слишком пресными.

Он долго шагал по тихим дорожкам, принюхиваясь к запахам листвы и травы и безошибочно определяя, какое растение так пахнет, пока не подул прохладный ветер, и вполне умиротворенный природник не решил, что пора и ему спать.

В бальном зале осталась танцевать молодежь. Макс остановил одного из слуг, попросил показать его покои и направился следом. Прошел по коридорам первого этажа – буквально в пятидесяти шагах от бального зала уже было тихо, и светильники мерцали тускло, создавая уютный полумрак. Слуг здесь встречалось мало, но стояли гвардейские посты. Тротт шагнул на лестницу на второй этаж, недоуменно покосился на стеклянные взгляды стоящих по обе стороны от нее гвардейцев – казалось, что они спят с открытыми глазами. Едва заметно коснулся сознания одного из них – так точно, он спал и даже видел сон.

Сказав себе, что это дело местной службы безопасности, Макс поднялся выше. У пары гвардейцев наверху глаза тоже были пустыми. Слуга, провожающий его, на охранников вообще не обращал внимания, словно привык воспринимать их как предмет обстановки. Проводил гостя до одной из дверей, сообщил, что его спальня справа, поклонился и с достоинством удалился.

В гостиной стоял полумрак, а вот из-под дверей одной из спален виднелся свет. Макс удивленно покосился туда – по его прикидкам, Севастьянов должен был давно спать, – поколебался и решил заглянуть к другу. Открыл дверь и замер.

Там у кровати стоял Михей и жадно целовал обвившую его руками женщину. Роскошное платье ее было стянуто до пояса, льняные волосы распущены – никакой строгой прически, светлые волны, струящиеся по спине. Тротт настолько опешил от узнавания, жадного запаха желания и неожиданности, что не успел дернуться назад. Женщина повернула голову, пригвоздив его к месту взглядом, полным чернильной тьмы, судорожно вздохнула; на миг в ее глазах промелькнул ужас – и тут же снова они стали темными, заплескалась в них тяжелая потребность, и она тянуще, низко проговорила:

– И ты… все-таки пришел, – слова вырывались как в горячечном бреду, – еще один сильный…

Севастьянов нетерпеливо, грубо прижал ее к себе, впиваясь зубами в плечо и сжимая ягодицы, поднял на Макса сияющие зеленью глаза и зарычал – натурально, утробно, агрессивно зарычал.