Чевиот стиснул зубы.

— Вынужден кое-что тебе сообщить. Когда я поднял пистолет с ковра и спрятал его под лампу, ствол был еще теплый.

— Теплый? Теплый?! — переспросила она, помолчав. — Конечно, он был теплый! Ведь он находился в муфте, под шелковой подкладкой, да к тому же я держала его обеими руками довольно долго — минуты шли, и шли, и шли… — Она запнулась и посмотрела на него с подозрением. — Ты что… все еще не веришь мне?

— Верю. Больше тебе не стоит волноваться. Флора закрыла глаза.

— А сейчас, — отрывисто продолжал он, — ты должна ехать домой. Ты очень расстроена; в таком состоянии тебе ни с кем нельзя разговаривать. Лакей распорядится подать тебе карету.

— Да, да, да! — воскликнула Флора. — И ты поедешь со мной! Ведь поедешь? — Она замолчала.

— Нет! Не могу.

— Почему же?

— Убийство больше нельзя сохранять в тайне. Его нельзя скрывать. Наоборот, я должен допросить всех гостей и слуг.

— Да, да! Понимаю. А потом?

— Ты хоть представляешь, сколько здесь народу? Допрос займет всю ночь.

— А! Да… наверное.

— Ради бога, Флора, неужели ты не понимаешь, что я не могу ехать?

Она отодвинулась; он потянулся к ней. Но Флора быстрым и грациозным движением танцовщицы увернулась и пошла к двери. На пороге она обернулась, гордо вскинув подбородок, расправив плечи, и заявила:

— Я тебе не нужна.

— Флора, ты с ума сошла! Ты нужна мне больше всех на свете!

— Я тебе не нужна, — повторила женщина, повышая голос. В глазах ее стояли слезы — не от злости, а, скорее, от упрека. — Раз ты не можешь остаться со мной, когда ты мне так нужен, значит, другого объяснения не существует. Отлично! Развлекайся с Луизой Тримейн. Но если ты не побеспокоишься сейчас, потом не трудись являться ко мне. Спокойной ночи, Джек, прощай…

И она ушла.

Толки в кофейне

Солнце уже давно встало на сером и холодном октябрьском небе, когда суперинтендент Чевиот, наконец, покинул дом номер шесть по Нью-Берлингтон-стрит. Там суетились слуги, наводя порядок после беспокойной ночи.

Чевиот давно миновал точку усталости. К нему пришло второе дыхание, когда кажется, что голова ясная, а мысли четкие; однако это заблуждение. Он был взволнован и подавлен.

Он попытался выбросить из головы то, что случилось, когда допрашивал толпу гостей. Такое унижение не скоро забывается. Его, скорее всего, выставили бы из особняка, если бы не помощь леди Корк, юного Фредди Деббита и той самой Луизы Тримейн, к которой его безо всяких оснований ревновала Флора.

Флора…

Ах, проклятие!

Разумеется, приступ гнева Флоры можно объяснить ее переутомлением и крайним возбуждением.

В кармане Чевиота, тщательно завернутая в бумажку, лежала пуля, убившая Маргарет Ренфру. Любопытную улику, касающуюся в основном леди Дрейтон, добыл хирург, которого привез мистер Хенли вскоре после отъезда Флоры.

Чевиот никак не мог забыть той сцены. Дело происходило в столовой. В серебряных канделябрах горели новые восковые свечи, а тело убитой женщины перевернули набок, чтобы врач его осмотрел. Хирург, мистер Даниэль Сларк, оказался низкорослым, энергичным человеком средних лет, с серьезным и умным лицом профессионала. Он водрузил на стол сумку, точнее, обыкновенный ковровый саквояж. Внутри звякнули инструменты. Осмотрев рану, хирург поджал губы, покачал головой и сказал:

— Гм… да! Гм… да!

— Прежде чем вы приступите, мистер Сларк, — обратился к нему Чевиот, — могу ли я попросить вас об одном личном и тайном одолжении?

Маленький хирург извлек из саквояжа зонд и хирургические ножницы; его инструменты, надо отметить, не блистали чистотой.