Надвинул на глаза шляпу.

«БМВ» лихо развернулся на месте и помчался в сторону центра.

Сзади бушевал огонь. Языки пламени рвались вверх, подпаливая края черного ночного неба.

Звучит мелодичный телефонный зуммер-Высокий плотный мужчина, задремавший в кресле, открыл глаза. Поднял трубку:

— Да? — Не спеша налил в бокал апельсиновый сок. Сделал несколько глотков, продолжая слушать. — Вот как… Да… Да… Вы сообщаете неожиданные вещи… — Слово «неожиданные» он произносит с едва заметной иронией. — Благодарю вас. — И мягко кладет трубку.

Встает, подходит к шкафчику, открывает дверцу, наливает большую рюмку водки из хрустального графина. Подходит к холодильнику, открывает дверцу, достает тарелку моченых яблок. Медленно, со вкусом, выпивает и смачно хрустит яблоком.

Заходит в ванную, зажигает свет, внимательно смотрит на себя в зеркало.

Из кресла он не вставал весь день, но по посеревшим губам, мешкам под глазами видно, как он устал.

В гостиной появляется в халате, растирая голову полотенцем. Наливает еще рюмку, выпивает, закуривает папиросу. Садится у камина. Включает музыку.

От камина идет тепло. Чуть припорошенные пеплом угли светятся густо-малиновым.

Негромко звучит фуга ре-минор Баха. Музыка совершенна, она заполняет собой помещение, не оставляя места ни желаниям, ни суетным мыслям.

Мужчина наслаждается, прикрыв глаза.

И — засыпает.

А дождь идет уже четвертый день. И очень хочется сесть в самолет и махнуть к самому Средиземному из всех морей, заплыть на середину — и балдеть! Пижонство, конечно, но хочется.

А вообще-то, и осень и дождь естественны и необходимы каждому хотя бы затем, чтобы задуматься над самым обыденным вопросом: зачем ты? Да, и еше нужно уединение. Чего-чего, а последнего у меня навалом… Уединения, плавно переходящего в одиночество…

Все просто. Каждому нужно ощутить, сынтуичить — зачем и почему он родился именно здесь и именно теперь, понять, в чем его долг перед Богом и людьми, и поступать соответственно. Чего же проще.В Москве я уже второй месяц. И сейчас мне здесь лучше, чем где бы то ни было. Здесь тоже все просто: я очень люблю этот город и его людей.

Кто-то считает Москву суетной, кто-то — неаристократично-деревенской, кто-то — замотанной и равнодушной. Все это не так. Чтобы понять этот город, как и любой другой, здесь нужно жить. И тогда эта огромная, неприветливая на первый взгляд махина обернется вдруг уютом, чистотой и неспешностью небольших двориков, очарованием старинных особнячков, стиснутых со всех сторон «коробками» поздних времен, а потому незаметных и неброских, бесконечно добрыми разговорами за чаем или за рюмочкой, за полночь, до усталой сердечной приязни.

Да, в Москве еще ходят в гости без повода и предупреждения, с ночевкою — концы длинные, разговоры неспешные. Американцы или западники могут сколько угодно обвинять нас в том, что много говорим и мало делаем, что говорим общо и обо всем, а не только о деньгах, сексе и футболе, — все это муть. Просто русскому человеку для делания дел суетных, повседневных необходим порядок в душе, чувство гармонии не только с начальником на службе и боссом в офисе, но и со страной, с народом, с миром, с Богом.

Да и только ли русскому? Просто у нас все это непосредственней, бесхитростней, проще. Нет мира в душе, нет в ней и Бога, а значит, ни к чему деньги, дела, успехи… И все люди на самом деле делятся вовсе не на русских и нерусских, славян — не славян, евреев — не евреев, а, как и встарь: на добрых и злых.

Кто-то думает, что на умных и дураков: дескать, один добрый дурак может столько понатворить, что потом десять злых умников не расхлебают… Чушь это, для человека доброго есть один внутренний закон: не нанеси вреда никому.