Мы обменялись телефонами и разъехались на такси в разные концы Москвы.

Почти по-английски.

Дома меня ожидал сюрприз. Во-первых, уже у двери я ощутил непередаваемо-восхитительный запах копченой грудинки. А когда сосед Толик открыл дверь, я чуть не упал от тех ароматов, какими была наполнена квартира.

Вторым шоком был абсолютно трезвый вид Толика. Больше того, он никак не отреагировал на канистру в моей руке, где плескалось еще литра три.

— Олежек! Рад видеть. — Толик жал мне руку, вид у него был добродушно-озабоченный. — Ты прямо к обеду! Давай на кухню, Алка как раз отбивные жарит.

Все же сначала я залез под душ, переоделся в джинсы и свитер и ощутил себя почти дома. Почти — потому, что вся моя комната под завязку была набита: медом, копченостями, полушубками, шерстяными носками грубой вязки… Не было только пеньки и воска.

— Ты извини, что у тебя все сложили. В нашей комнате тоже — под потолок…

Алка, на редкость свеженькая, с блестящими от жара плиты щечками, накладывала мне на тарелку отбивные горкой.

— С чего гуляем? — осторожно поинтересовался я.

— Да ни с чего. Просто обед. — Алка была довольна произведенным впечатлением. Толик тоже сиял.

— Ну, тогда за встречу! — Я отвернул крышку канистры и озадаченно посмотрел на соседей. Никакой реакции.

— Ведерниковы, у вас что, новая жизнь? Толика так подмывало, что он чуть не пританцовывал на месте.

— Завязали, Дрон! Начисто завязали!

— Мама дорогая! Поздравляю!

— Во-во. Давно пора было. Да ты выпей, нам все равно. Не завидно.

— Да как-то одному…

— Олег, не комплексуй. — Толик произнес это таким низким назидательным баритоном, что рассмеялись все втроем.

— Мы, Олежек, закодировались. Чтоб и не тянуло.

— И как? Не тянет?

— Абсолютно.

— Толя, кончай человеку зубы заговаривать, пусть поест с дороги. Отбивные стынут.

Стаканчик я все же принял, в очередной раз отложив собственное начало новой жизни. Мы дружно заработали . челюстями.

— А все же, откуда изобилие? — спросил я, улучив момент.

Толик хитро прищурился.

— Ты удивишься, но от «МММ». Согласно рекламе.

— Они же спалились!

— А мы — нет.

— Толик, кончай темнить! Чтобы у вас с Алкой в апреле, когда я уезжал, денег хоть на одну акцию было…

— Во-во… На опохмелку не хватало… — Толик налил себе огромную пиалу чаю. — Короче, в начале июля мы с Алкой поцапались…

— А когда вы не цапались…

— Да не, по-серьезному. Сидели, клюкали, еще Мишка был с моей работы, ты его не знаешь… Короче, Мишку проводили, еще приняли, слово за слово, Алка меня хрясь ложкой по мордам…

— Половником, — усмехнувшись, поправляет Алка.

— Ну да. А я тоже подогретый был — ну и под глаз ей брызнул. Алка — в слезы и — шасть из дому. Ну куда она пойдет? Понятно, к теще. За ней я, конечно, не побежал, мужчина все же и гордость свою имею…

— Да ты не ходячий просто был…

— Алка, помолчь. Ну, а утром подумал, решил — пойду на мировую.

— Подумал он… Опохмелиться нечем было, вот и прибег, — язвит жена, но Толика, похоже, все это даже забавляет.

— Речь не о том.