В их непрощающих глазах я стал Бездушной Тварью. Такие, как Бланка, Фаня и Ясмин, отводили взгляд, если я смотрел в их сторону. Другие девочки не знали, в чем я провинился, или же их это не отпугивало, и они спасали меня от ощущения полной изоляции. Однако в Будайене мне было гораздо спокойнее, чем прежде. Я старался не обращать на это внимания.

— Иамбо, бвана Марид! — крикнула Чирига, когда заметила меня поблизости. Она оставила парня с модди и наручником и медленно проплыла к своей стойке, брякнув передо мной спасительный поднос. — Ты пришел поделиться богатством с бедной дикаркой. На моей родине люди голодают и бредут много миль в поисках воды. Здесь я обрела мир и изобилие. Я узнала, что такое дружба. Я познала ужасных мужчин, которые трогали мое тело, скрытое под одеждой. Ты покупал мне выпивку и оставлял огромные чаевые. Ты рассказывал своим новым друзьям о моем заведении, и они приходили, чтобы потрогать мое тело. У меня есть много разных дешевых блестящих штучек. Все это угодно Богу.

Я смотрел на нее пару минут. Иногда бывает сложно понять, в каком настроении находится Чири.

— Большая черная девочка говорит глупости, — произнес я наконец.

Она усмехнулась и прекратила паясничать.

— Да, ты прав, — сказала она. — Что будешь пить?

— Джин, — ответил я. Я всегда наливаю сначала немного джина, затем — чуть бингары со льдом и лимонным соком. Этот напиток мое собственное изобретение, но я так и не удосужился дать ему название. Иногда я пропускаю стаканчик водки, потому что это налиток Филиппа Марлоу в «Долгих проводах». Когда же я хочу быстро окосеть, я пью из тайных запасов Чири, называемых «тенде», чудовищно отвратительный африканский ликер из Судана или Конго или еще откуда-нибудь, где его делают, по-моему, из забродившего ямса или жаб. Если вам когда-нибудь предложат попробовать тенде, ни за что не соглашайтесь. Вы пожалеете об этом. Аллах свидетель — я говорю правду.

Египетская танцовщица по имени Индихар заканчивала свой последний номер. Я знал ее уже много лет, раньше она работала на Френчи Бенуа, а сейчас вертела задницей в клубе Чири. Спустившись со сцены, она подошла ко мне, завёрнутая в шаль бледно-персикового цвета, которая с трудом скрывала ее пышные формы.

— Не хочешь ли подкинуть мне на булавки? — спросила она.

— С огромным удовольствием, — ответил я. Вынув из сдачи бумажку достоинством в один киам, я сунул ее в вырез блузки. Если она обращается со мной как с фраером, мне придется его изображать. — Теперь, — сказал я, — мне не совестно будет пойти домой и всю ночь представлять в мыслях тебя.

— За это — дополнительная плата, — бросила она, направляясь от стойки к полуголому парню в пластиковых мотоциклетных штанах.

Я смотрел ей вслед.

— Мне нравится эта девочка, — сказал я Чириге,

— Это Индихар, наша смуглая радость, — отозвалась Чири.

Индихар была настоящим человеком с настоящей личностью, что было редкостью в клубе. Чири, казалось, предпочитала в своих служащих броскую привлекательность транссексуалов. Однажды Чири сказала мне, что транссексуалы лучше следят за своей внешностью. Искусственная красота — самое дорогое в их жизни. Аллах не потерпит, чтобы хотя бы один волосок из их бровей оказался не на месте.

По стандартам Чири, Индихар была к тому же примерной мусульманкой. В ее голове не было проводов, как у большинства танцовщиц. Наиболее консервативные имамы считали, что имплантаты подпадали под тот же запрет, что и наркотики, потому что некоторые люди подключали электроды к центрам удовольствия и проводили остаток своей короткой жизни в состоянии наркотического транса.