Куда сложнее для девушки было написать письмо Пьеру, которое ему должен был передать портье отеля в полдень, когда молодой человек придет ее навестить. Затруднения Вады вовсе не зависели от ее физического состояния — к тому времени оно было вполне сносным, хотя все еще побаливала голова и ноги не совсем слушались. Она с трудом подыскивала нужные слова, чтобы выразить свои чувства и объяснить Пьеру причину внезапного отъезда. Вада боялась его обидеть и не хотела, чтобы он беспокоился. Сказать ему прямо в глаза, что уезжает, она была не в силах, но если бы он ее спросил об этом, вряд ли смогла его обмануть или помешать выяснить, как обстоят дела на самом деле.

Надев дорожный костюм, девушка присела к бюро в гостиной, прислушиваясь к голосу Чэрити, отдававшей последние распоряжения обеим горничным. Из соседней комнаты все еще доносилось шуршание тонкой бумаги, в которую они проворно заворачивали ее элегантные платья и затем складывали их в сундуки, привезенные из Америки полупустыми. Вада раздумывала, не сказать ли Чэрити, чтобы та не упаковывала все вещи, поскольку они еще вернутся в Париж. Однако быстро отказалась от этой мысли: у Чэрити могло возникнуть слишком много лишних вопросов и, пожалуй, рассеялась бы ее вера в скорое возвращение в Америку. «Она-то туда вернется, а я останусь в Париже», — сказала себе Вада. Затем впервые за все это время вспомнила о матери и устрашилась.

Любовь к Пьеру стремительно захватила ее и унесла в волшебное царство, и девушка совсем не предполагала, что все может кончиться замужеством. Она действительно испытала что-то вроде шока, когда Пьер сказал прошлой ночью:

«Я хочу заботиться о тебе, оберегать тебя, и лучше всего будет, если ты станешь моей женой».

Очевидно, это было предопределено с самого начала, решила Вада. И хотя для нее все это было впервые и немного необычно, но она испытывала удовлетворение, ощущая себя рядом с ним, зная, что он ее любит, и, особенно, чувствуя прикосновение его губ к своим губам.

Вада раньше даже не представляла, что они могут пожениться. Возможно, они будут жить в его студии, и она, конечно, будет заботиться о нем, как он собирается это делать по отношению к ней. Теперь ей казалось, что в ее жизни не существовало ничего более прекрасного, чем то, что ей предстояло, однако она была достаточно рассудительна и хорошо понимала, что впереди будет много трудностей. И прежде всего — гнев ее матери.

Девушка смотрела на это трезво: ее мать поставила на карту слишком многое, чтобы в один прекрасный день увидеть свою дочь герцогиней. И не только из-за снобистских представлений, свойственных представителям высшего света из поколения миссис Хольц, которое считает, что титул решает в жизни все. Вада знала, что ее мать искренне верит, что только такой путь, выбранный ею для дочери, сделает ее чадо по-настоящему счастливой. Она помнила тот разговор, когда мать сказала, что никто не полюбит ее только за личные качества и что в Америке нет равного партнера, который бы составил пару ее дочери.

«Неправда, Пьер любит меня такой, какая я есть!»- услышала Вада крик своего сердца. Она вся трепетала от радости, что Пьер хочет жениться на ней, ничего не зная о ее миллионах. Он просто полюбил ее и не в силах противостоять своему чувству.

Затем зловеще, почти как образ той темной летучей мыши', что висела над ней прошлой ночью во время сатанинского обряда, перед девушкой встал вопрос: как поведет себя Пьер, когда узнает, что она очень богата.

«Он не должен ничего знать! Я не скажу ему до тех пор, пока не будет слишком поздно, чтобы он смог что-нибудь предпринять», — лихорадочно проносилось в голове Вады. Наконец она взяла ручку и прекрасным элегантным почерком написала:

«Пьер!

Я должна ехать в Англию и не могу поступить иначе.