Надо сказать, что сам Николай Владимирович спал и видел, как бы побыстрее отвязаться от должности начальника контрразведки. У Шатилова были далеко идущие планы, как лучше использовать опыт и авторитет генерала, и Скоблин знал о них. Больше того, они полностью отвечали его чаяниям. Поэтому он с радостью сложил с себя полномочия главного «линейца» де-юре, оставаясь де-факто одним из таковым.

28 декабря 1936 года генерал Миллер написал письмо подполковнику Мишутушкину, что с этого дня он возглавляет «Внутреннюю линию». Текст письма крайне интересен: «В будущем я прошу Вас обращаться ко мне непосредственно по всем вопросам, относящимся к этой работе. Я категорически запрещаю личному составу исполнять приказания других лиц, даже и тех, кто в прошлом руководили Внутренней линией».

Этот документ можно трактовать двояко. С одной стороны — классический акт отчаяния: «Ну, сделайте хоть что-нибудь с этой проклятой организацией!!!» Ас другой — это начало активных действий против прежде всего Шатилова и Скоблина. Ведь именно они сделали все, чтобы все лидеры тайного ордена могли спокойно руководить организацией.

Главная деталь письма Миллера долгие годы оставалась незамеченной, хотя это важнейший момент в деле о предательстве Скоблина. На суде все свидетели будут единодушно утверждать, что вражда началась в 1933 году. Это чепуха. На письме проставлена дата. Еще раз повторяю ее — 28 декабря 1936 года. До этого дня отношения между двумя генералами были больше чем дружеские. Евгений Карлович постоянно гостил в загородном доме Скоблина, заслушивался пением Плевицкой и вообще при каждом удобном случае подчеркивал, что главный корниловец для него не просто рядовой соратник по Русскому общевоинскому союзу. Однако на процессе по делу Скоблина почти все свидетели об этом забудут. Почти, потому что нашлось два честных человека: Савин и Трошин. Впрочем, я забегаю вперед.

Как мне кажется, письмо Миллера свидетельствует прежде всего о полном отсутствии у него чувства реальности. Несколько раз перечитывая устав «Внутренней линии», он так и не смог уяснить для себя простую вещь. Это был не просто лист бумаги, а нечто подобное присяге, которая для каждого честного офицера свята и незыблема. Миллер сам с гордостью говорил, что присяге, данной им Государю Императору, он не изменил. Интересно, почему же тогда Евгений Карлович решил, что самые проверенные белые воины вот так, запросто, забудут про свои обязательство перед тайным орденом внутри РОВС? Почему он так и не понял, что измена во «Внутренней линией» каралась смертью? И главное: не понял или не хотел понять?

Но и это еще не все. Каким образом Миллер собирался, сидя в Париже, контролировать исполнение своих приказаний в Софии? Если он рассчитывал, что Абрамов или Фосс подчинятся ему — значит, он был наивным ребенком, который не имел права возглавлять РОВС. Если не рассчитывал — значит, был глупцом. Генерал Русской императорской армии должен был хоть к старости освоить древнюю заповедь: «Угрожает всегда слабый.

Сильный действует». Тут же происходило с точностью до наоборот. Но Миллер упорно не хотел отдавать себе отчета в том, что он делает. Больше того, он «закусил удила» и принялся сводить счеты со Скоблиным.

Это еще один важнейший момент в этой истории. Запомните, чтобы потом не возвращаться на эти страницы: именно Миллер начал то, что потом назовут «русская война в Париже», а вовсе не Скоблин!

В январе 1937 года Миллер решил назначить капитана Киселева начальником группы корниловцев в Финляндии вместо преданного Скоблину капитана Батуева.