– И поскользнулся! – добавил Джо. – А ты наблюдательный паренек, Чико. Всем дал характеристику. Я, конечно, не буду тебя спрашивать о твоем идоле – Дэйтлоне-банкире, но хочу спросить о тебе. Кто ты сам? Ты имя свое помнишь?

Тина удивленно посмотрела на возлюбленного.

– Боже мой, разве тебя зовут не Чико?

– Так меня прозвал Крис, когда подобрал на дороге. Мне и рассказать о себе нечего. Я человек без биографии и собственного лица. Отца я вообще не видел и даже не знаю его имени. Я остался один в тринадцать лет. Мать у меня была добрым человеком, но не всегда. Мне иногда казалось, что она меня ненавидит. Себя она называла свободной белой женщиной. Так себя называют все, кто пасется по вечерам вдоль улиц, где полно ресторанов. Вот ее свобода в этом и заключалась, что она занималась поисками денег, чтобы сводить концы с концами, а я болтался по дворам и трамваям в поисках ротозеев, у которых бумажники торчали из разных карманов.

Мать уже не была молода, и клиенты к ней не липли. Когда она ловила какого-нибудь забулдыгу и притаскивала его домой, то мне приходилось ночевать на улице. Но в Санта-Барбаре тепло. В то время мы жили в Калифорнии. Я спал на пляжах, под лодками, а утром таскал часы у купающихся ротозеев. Как правило, меня спасали ноги, а не ловкость. Домой я возвращался голодным, но мать уже с утра успевала пропить все, что заработала за ночь. Она с трудом держалась на ногах, и тут все начиналось. Вся ее желчь выливалась на меня. То она била меня, чем ни попадя и при этом называла отпрыском грязной крысы. В эти минуты глаза ее становились красными и наполнялись гневом. Иногда мне казалось, что она может убить меня. Но нередко на нее нападала хандра и плаксивость. Она клялась, что никогда не бросит меня, что она меня любит, и когда я вырасту, то стану очень богатым и образованным человеком, как мой отец. Но его имени никогда не произносила, даже в пьяном виде. Честно говоря, меня этот вопрос не очень-то волновал. Я не понимал смысла слова «отец».

Обстановка изменилась, когда мы переехали в Иллинойс. Спустя месяц у матери появились деньги. И это были немалые деньги. В доме перестали появляться мужчины, появился ледник, и в нем лежали продукты. Мать даже делала мне подарки на Рождество и День Благодарения. На стол стелили белую скатерть и ставили праздничный яблочный пирог. Конечно, она выпивала, но значительно реже и не дома. Я знал, что она заглядывала в бар на соседней улице. У нее были там приятели, с которыми она могла поговорить по душам за рюмкой. Но это все мелочи по сравнению с тем, что происходило раньше. Главное, я почувствовал заботу о себе.

Нормальная человеческая жизнь длилась недолго. Я уже тогда чувствовал, что мне на роду написано быть бродягой и изгоем. Нервное напряжение меня не покидало ни на один день. И этот день пришел. Мать сбила машина. Насмерть. Меня не пустили даже в морг, и хоронили ее в закрытом гробу. На похоронах присутствовал только Джерри, родной брат матери. В это время он вышел из тюрьмы в очередной раз и в очередной раз провертывал аферу. Мелкая сошка. Он всю жизнь ходил в шестерках у крупных боссов и радовался любой подачке. Скользкий тип. Он забрал меня обратно в Калифорнию. Мы прожили в Санта-Барбаре один месяц, и его нашли на шоссе возле Лос-Анджелеса у перевернутой машины с проломленным черепом. Это рок! Он преследует нашу семью.