— Какой вы предпочитаете кофе? — спросила я невинным тоном.

— Все равно, — буркнул он, — пусть будет эспрессо.

Я заказала ему эспрессо, себе — двойной капуччино, и мы пошли в глубину кафе.

Ахтырский, лавируя между столиками, задел плечом раскосую девицу, извинился. Она улыбнулась:

— Ничего страшного, — и ушла из кафе, так ничего и не заказав.

Мы сели за угловой столик, где было немного потише, и нам не мешали посторонние. Ахтырский положил на стол небольшую кожаную папку, пригубил кофе и посмотрел на меня с явной неприязнью:

— Ну что ж, я жду ваших объяснений.

Чего ради вы распространили клевету о моей фирме?

— Ну так уж сразу и клевету! — Я тоже постаралась держаться уверенно и агрессивно. — Уже то, что вы согласились со мной встретиться, говорит о том, что рыльце у вас в пуху! И почему, интересно, у вас в офисе поставили «жучков»?

— Да об этих «жучках» я знаю только с. ваших слов! — Ахтырский побагровел и, расстегивая свою папку, неприязненно бросил мне:

— А встретиться с вами я согласился только для того, чтобы посмотреть в ваши глаза и спросить, есть ли у вас совесть! И для того, чтобы потребовать объяснений! И еще для того, чтобы показать вам эти бумаги, достоверно доказывающие, что мое агентство совершенно непричастно…

Внезапно он схватился рукой за воротник рубашки, словно ему не хватает воздуха, широко открыл рот, как выброшенная на берег рыба, откинулся на спинку стула и дернулся всем телом, как будто через него пропустили электрический ток.

Я вскочила, в ужасе глядя на Ахтырского.

Лицо его еще больше побледнело, глаза остекленели и уставились в потолок, как будто он увидел там что-то важное. Какая-то девица истошно завизжала. На крик подбежала официантка, пощупала пульс Ахтырского, тоже побледнела и убежала в служебное помещение.

Тут же появился хозяин, уверенный в себе, вальяжный темноволосый мужчина с набриолиненными волосами, одним взглядом оценил обстановку и вынул мобильный телефон, чтобы вызвать «скорую» и милицию.

Я чувствовала себя ужасно и действовала, как во сне. Одна мысль стучала у меня в голове, как негритянский барабан: "Он мертв!

Он мертв! Он мертв!"

И еще одна: «Неужели я его убила? Неужели его смерть на моей совести?»

Из папки вывалились какие-то листки и веером рассыпались по полу.

Хозяин, переговорив по телефону, величественно удалился. Официантка с красными пятнами на щеках убежала за стойку, где подруга уже капала ей валерьянку в коньячный бокал.

На меня никто не смотрел, движимая подсознательным импульсом, я вскочила из-за столика и выскользнула из кафе, не дожидаясь появления милиции.

В поезде метро меня начала бить такая крупная дрожь, что немолодая дама приличного вида уступила мне место, поглядев сочувственно. Я плюхнулась, даже не поблагодарив. Глядя перед собой невидящими глазами, я пыталась осознать, что же случилось.

Только что прямо на моих глазах умер человек, и не просто случайный прохожий на улице — нет, с этим человеком мы были если не знакомы, то связаны взаимными интересами.

Очевидно, сердце не выдержало после всех неприятностей, что я ему устроила.

Я застонала чуть не в голос. Как же могло так случиться, что я, сама того не желая, отправила человека на смерть?

Мне вспомнилось начало этой истории.

Случайная, наугад взятая заметка из газеты…

Маленькая, никому не известная фирмочка…

И название такое уютное, как домашняя лапша… Я ведь была уверена, что от статьи никому не будет плохо… Как это говорил Петр Ильич? «Если информация выдуманная, значит, нет никакого ее искажения».