Мишель Пфайффер-то, конечно, посимпатичнее выглядела.

— Тем более что ее до конца не утопили, — поддакнула я., — Да. Я, конечно, особенно там не приглядывалась, больше по полу ползала. Участковый и то сказал, что, не положено посторонним, раз труп, а воду-то кто убирать будет? Ведь без сапог резиновых в коридор не войдешь… Ну, мне тряпку в руки…

Ираида выпила еще ликера.

— Как вспомню воду эту холодную, до сих пор руки сводит… — Она поглядела удивленно:

— Слушай, вот что странно. Вода-то холодная была!

— Остыла за такое долгое время, — неуверенно возразила я.

— Допустим, в коридоре остыла, — протянула Ираида, — но ведь в ванной тоже холодная была… И пара на зеркале не было.

— Тебя и ванну допустили?

— Сама вошла: воду-то надо собрать. Ой, Сашка, не дай Господи такого конца!

— Да успокойся ты, не вспоминай, если тяжко! — пожалела я ее, но слова из Ираиды полились неудержимым потоком. И то сказать: я еще первую рюмку ликера не допила, а она уже четвертую наливает. А черносливовый ликер крепостью сорок пять градусов — штука серьезная!

— У нас с Алевтиной были одинаковые краны… Там открутишь горячую воду, а она через несколько минут снова холодная. Все время прибавлять надо. И еще: в ванной ни халата, ни полотенца купального. Вот ты когда мыться идешь.., а впрочем, тебе мать может подать.

Это верно, я вечно забываю то полотенце, то губку и потом ору на всю квартиру мамуле, чтобы принесла.

— А когда одна живешь, — тяжело вздохнула Ираида, — надеяться не на кого. Поэтому сама все должна заранее положить, чтобы потом в мокром виде голышом по квартире не скакать. Так вот что я тебе скажу: ни фига у нее в ванной не лежало, одно полотенчико крошечное для рук на крючке висит… И тапочки…

— Что — тапочки? — не выдержала я. — Раз начала, то уж говори!

— Тапочки я нашла не в ванной, а на кухне, — выпалила Ираида.

— Уплыли, — усмехнулась я.

— Не-а, вся вода из ванной в коридор вылилась, а на кухне ничего и не было. И не могли они уплыть, за порог в ванной бы зацепились…

— Ираида, — я отодвинула подальше ополовиненную бутылку ликера, — ты меня извини, но ты не путаешь свою соседку с Мишель Пфайффер? Это ее в том фильме утопить пытались. А про соседку ты сама говорила, что никому ее смерть не нужна была.., ты не придумала все эти улики — так, для разговора?

— С чего это мне выдумывать? — рассердилась Ираида.

Вместо ответа я красноречиво взглянула на бутылку. Ираида перехватила мой взгляд и обидчиво поджала губы.

— Если все так, — наконец нарушила я затянувшееся молчание, — то почему же ты милиции ничего не рассказала?

— А кто меня спрашивал? — закричала Ираида и снова сбросила столбик сигаретного пепла в несчастную монстеру. — К тому же я тогда в таком состоянии была.., а теперь все думаю про эту историю и мелкие подробности вспоминаю.

От ликера ли, от грустных мыслей или от сегодняшних переживаний в кафе у меня зверски разболелась голова. Проводив Ираиду, я выпила две таблетки шипучего упсарина и улеглась спать, на время выбросив из больной головы все неприятное.

* * *

Утром в отделе Мишка Котенкин встретил меня, исполнив на губах туш, и с шутовским подобострастием приветствовал:

— Здравствуйте, Александра Юрьевна, светоч и надежда российской журналистики!

Не прикажете ли кофейку подать?

У меня не было настроения поддерживать Мишкин шутовской тон, вчерашние события не шли из головы.