— Да-а-а, — Феликс глубоко задумался. — И никаких действий против нас? Невероятно.

— Не ломай голову, Феликс. Их действия ни понять, ни объяснить никто не может. Остается принимать все так, как есть.

— Группа еще в Городе?

— Скорее всего, да.

— Что значит — скорее всего? Ваш департамент не знает, что происходит у него под самым носом?

— А что департамент? Нам приказали не вмешиваться — мы выполняем.

— Но группа где-то базируется? Не может она быть невидимкой?

— Не знаю, Феликс. Гадать не хочу. И тебе не советую. Скажу одно. После действий этой группы очень многие спешно покинули Город. Что последует дальше — не знает никто. Вы-то долго думаете здесь задерживаться? Я это к чему? Если ребята из этой группы решат серьезно взяться за «Призраков», то найдут вас. Это несомненно. Так что считаю ваше дальнейшее присутствие в Городе небезопасным.

— Поживем — увидим.

— Уходить вам надо, Феликс. Пока есть такая возможность.

— А ты уверен, что она есть? Ладно — учтем. Ты возвращайся на свою службу, а у меня еще в Городе дела…

Виктор сидел в кресле напротив раскладушки. Этой ночью уколов он не делал, и Гальянов, очнувшись, медленно приходил в себя. Он осунулся, под глазами обозначились темные круги. Тело Семена Дмитриевича иногда пробивала дрожь, мелко дрожали веки. Наконец он открыл глаза и невидящим взглядом уставился в потолок. Губы ссохлись и потрескались. Кожа на лице приняла мертвый зелено-вато-земляной оттенок.

— Ну что, Семен Дмитриевич? Побывал в плену красочных иллюзий? Что молчишь? Не прикидывайся — все ты слышишь и понимаешь.

— Мне… плохо, — еле выдавил из себя Гальянов.

— Разумеется. А ты как хотел? Не все коту масленица. Хочу уверить — дальше будет еще хуже. Привыкай — теперь это одно из твоих постоянных состояний. Если, конечно, не ширнешься вовремя.

Доза, не такая лошадиная, какую я вводил тебе, а, скажем, обычный чек, ненадолго поправит здоровье. А лучше на чилим переходи — меньше затрат и ломка полегче, хотя тебе это не удастся. Героин так просто от себя не отпускает. Тут уж ни хрена не поделаешь. Ты обречен, Гальянов. И должен это знать. Теперь понял, чем ты, вонючка, занимался? А ну вставай, хватит отдыхать.

— Я… не могу, — шепотом проговорил Семен Дмитриевич.

— Сможешь. У меня ты все сможешь.

Виктор подошел к раскладушке, наклонился и рывком сбросил тело пленника на пол. В области сердца вдруг остро кольнуло.

— А ну, падаль, поднимайся! Или я тебя сейчас пинками подниму, дерьмо чиновничье! Ну?

Гальянов оперся дрожащей рукой о пол, попытался встать. После мучительных потуг ему это удалось. Он стоял, широко расставив ноги, и качался, готовый в любую секунду рухнуть.

— Вот так и стой. Адаптируйся.

Гальянов закрыл глаза и, потеряв равновесие, чуть не упал. Виктору пришлось поддержать его.

— Не закрывай глаза. Стой и привыкай.

— Меня тошнит.

— В чем же дело? Обмочиться ты уже обмочился, так что блюй смело — общей картины не испортишь.

— Зачем вы это сделали? Как мне жить теперь?

— Как жить? Жизнью обычного наркомана, как живут тысячи, вовлеченные тобой в этот кошмар.