На лице герцога ясно читались следы душевной борьбы. Ясно было, что он старался побороть приступ обуревающего его смеха.

Справившись с собой, он холодно сказал:

— Давайте договоримся раз и навсегда, чтобы вам было ясно — если я принимаю в своем доме гостей, то беру их под свою ответственность.

— Но если бы нас здесь не было, — заикнулась было Андрина, — вам не нужно было бы приглашать гостей и тратить на это средства.

— Не в моих привычках брать деньги от женщин.

— Подобный тон в разговоре со мной ни к чему хорошему не приведет, — резко возразила Андрина. — Вы так повернули все дело, будто не я сама навязала вам свое присутствие, а вы пригласили меня и моих сестер. Но это же не так! Я не хочу, чтобы вы сочли, будто мы играем на ваших добрых чувствах и собираемся поживиться вашими деньгами.

— Если вам не нравится, какие порядки я устанавливаю в собственном доме, то выход только один…

«О Боже, как же я его разозлила!» — подумала Андрина и попыталась возразить:

— Я не могу понять, почему вы обижаетесь, когда я говорю правду, милорд. Разве в моих словах нет смысла? Ведь это я навязала вам себя и своих сестер. Но мы не хотим быть похожими на нищих родственников, рассчитывающих на унизительную подачку.

Я прекрасно понимаю, что в каждой семье существуют подобные люди, но зачем же в нас видеть таковых? Мы не хотим зависеть от вас, во всяком случае, материально.

— У вас одна точка зрения на все происходящее, а у меня — другая. И черт меня побери, если я поменяю свои взгляды. Я делаю только то, что меня устраивает, а вам остается лишь примириться с этим.

Он говорил так откровенно и зло, что Андрина едва удержалась от взрыва ярости.

— Очень хорошо, ваша светлость, — сказала она. — Я усвоила преподанный вами урок. Я вам премного благодарна!

Произнесла она это с явной иронией, сделала почтительный реверанс и удалилась из библиотеки, опасаясь, что у нее сорвется с языка то, о чем она потом пожалеет.

«Почему же он так тупоголов и не желает понять, что даже у бедных девушек есть гордость?» — подумала она. Но тут же себя одернула, придя к выводу, что и ей не следует быть такой упрямой.

Герцог уже столько сделал для них, и, вероятно, для него не имеет никакого значения, кто оплатит шампанское и оркестр. Он настолько богат, что даже не заметит эту лишнюю статью в своих расходах.

В то же время Андрину не оставляло неприятное чувство, будто ее засасывает в зыбучие пески и рано или поздно она погрузится в них с головой.

Когда ее сестры появились в Броксборн-хаузе, то именно Шарон первая решительно заявила, что Андрина мучится из-за пустяков, что нечего забивать себе голову мыслями о расходах, что самое главное то, что они все очутились наконец в Лондоне, у них есть крыша над головой и их ждет дебют в высшем свете, причем в самых благоприятных условиях.

— Подумай только, Андрина, что о нас будут говорить! Мы под опекой его светлости! Он устраивает ради нас бал! О Андрина, можно ли было мечтать об этом?

Шарон в восторге обняла свою сестру.

— Честно говоря, — отозвалась Андрина, — я не верила, что он согласится. Конечно, мы платим за себя. Я вручила ему мамино ожерелье и сказала, что его стоимость покроет наши расходы, но он не разрешил мне оплатить бал.

— И правильно сделал! — невозмутимо заявила Шарон. — В конце концов, бал состоится в его доме. Может быть, он этого и хотел. А нам зато представился удобный случай. Конечно, мы должны быть благодарны ему за его доброту.

— Я бы чувствовала себя более спокойно, если бы мы сами заплатили хотя бы за шампанское и оркестр.

— Но тогда мы имели бы меньше нарядов! — воскликнула Шарон.