— До свидания, — ответил находящийся за десятки километров Нит.

— До свидания…

Бурные события последней недели — взрыв повозки правителя, неудавшееся покушение Юса, его попытка самоубийства — потихоньку забывались, сглаживаясь в памяти людей. Только пожар в квартале рабов, пожалуй, дольше всего продолжал вызывать толки. Почерневший небоскреб так и остался, словно гигантский указательный палец, торчать посреди развалин восточной части квартала рабов, причем, не просто привлекая к себе внимание, а по-прежнему собирая вокруг любопытных.

Как ни странно, бывший «светящийся дом» после пожара утерял свою дурную славу, и осмелевшие горожане даже пробовали заглянуть во внутрь. Конечно, такое любопытство могло очень дорого им обойтись: старый дом и до пожара-то не отличался особой прочностью, а теперь, вообще, мог просто рухнуть в любой момент. Найл уже подумывал, ни выставить ли охрану, — к счастью, кто-то распустил слух, будто в доме заживо сгорел смертоносец, и теперь его дух якобы бродит с этажа на этаж… И любопытству сразу же пришел конец.

Полностью «страсти по небоскребу» прекратились только месяца через два, однако к этому времени подоспело нечто гораздо более серьезное. То, что Найл ожидал и с надеждой, и со страхом одновременно. Это был суд над Юсом, откладываемый уже несколько раз, в связи со слабым здоровьем главного действующего лица.

Говорили, что Юс наконец поправился, но когда Найл впервые после долгого перерыва снова увидел смертоносца, то сразу понял, что суд этот, так же как и тот, первый, на котором судили сообщников Скорбо, — лишь пустая формальность. Видимо, Смертоносец-Повелитель хотел побыстрее со всем этим покончить. Какой смысл ждать полного выздоровления подсудимого, когда он уже приговорен.

Юс вошел в зал заседаний, сейчас выполнявший роль зала суда, на шести лапах — вместо двух с правой стороны торчали коротенькие обрубки. Из-за этого он страшно хромал и, вообще, было заметно, что он к тому же еще и страшно слаб, поэтому каждый шаг давался ему с огромным трудом. Вошел последним, когда зал был уже переполнен. Впрочем, нет — Найл ошибся — вслед за Юсом появилась Шида.

По залу — а там находились самцы — прошло трепетное волнение. В принципе они ничего не имели против, хотя и сильно разволновались — лишь со стороны Смертоносца-Повелителя пошла волна недовольства. С другой стороны, и запретить Шиде присутствовать на суде он не мог. Или, правильнее сказать, не могла (как известно, Смертоносец-Повелитель была самкой, но Найл просто привык называть ее так). Естественно, тончайшие переживания в стане смертоносцев Найл смог уловить только благодаря тому, что был сейчас «вместе со всеми» — его опять включили в сеть общения пауков.

Вообще же, сравнивая свои впечатления от другого суда, Найл заметил некоторые перемены. У него появилось ощущение, даже намека на которое не возникало тогда: присутствующие в зале словно бы не очень хотели до конца раскрываться. Хотя, вполне, могло и показаться, Найл не был в этом полностью в нем уверен.

Вина Юса, ни для кого из присутствующих не являлась тайной, но по правилу, обвинение еще раз повторили для всех: информация, конечно, была передана мгновенно. Если перевести на человеческий язык, получалось примерно следующее: Юс приговаривался к смерти за покушение на жизнь правителя города и посланника Богини — Великой Дельты и отдельно за нарушение клятвы верности, данной вместе с другими смертоносцами названному посланнику в день его воцарения.

О том, что Юс действовал несамостоятельно — даже ни намека. Видимо, это было табу; неприлично, стыдно, унизительно; позор, который невольно отбрасывал тень на остальных.