— Говори.

— Я ведь с детства, — продолжал Нит, — таскался в Белую башню. Только какой смысл…

— А знания?

— Знания? Для чего? Чтобы взрывать потом повозки? — если бы Нит говорил вслух, он бы, наверно, в этом месте рассмеялся. — Глупости. Я бегал туда чуть ли не каждую ночь. Год за годом. А тебе хватило только одного; и все, о чем я мечтал сразу получилось…

«Сразу…» — усмехнулся Найл, однако перебивать не стал.

Но Нит то ли почувствовал, то ли понял, что выразился не очень удачно:

— Я хотел сказать, ты сразу, за один раз, понял самое важное. Или уже знал…

Судно начало выходить из гавани — Найл ждал, когда оно развернется, и он увидит лица гребцов…

— Тебе это просто было дано, а я злился, и до меня никак не доходило, чем я хуже. Я злился, что ты мог, но не уничтожил пауков, что ты считаешь их равными. Злился и в то же понимал: где-то здесь и нужно искать отгадку. Но вместо этого я себя обманывал, пытался доказать, что прав я, а не ты. Я и сейчас повторю: лазить в чужие мозги преступление, но я за это уцепился, сделал это самоцелью. Я хотел с помощью этого тебя унизить, запугать, заставить тебя поверить собственную ничтожность, порочность… У меня, действительно, были кое-какие знания. И воля — посильней твой. Опасные игрушки, но не самые дорогие: первому можно научиться, а на силу всегда найдется сила…

Глядя на то, как прямо на глазах уменьшается в размерах судно и все больше и больше удаляется от него собеседник, — лица Нита уже не было видно — Найл припоминал, что вроде бы Иста рассказывала по-другому, вернее, с абсолютно другим акцентом. Он подумал об этом легко-легко и, как ему казалось, совсем незаметно, но Нит опять чутко уловил проскользнувшие на периферии мысли:

— Иста этого не знала. Она всегда тобой только восхищалась.

Мгновенно прихлынуло что-то горячее. Сразу зажавшись, Найл не разрешил ему мягко разлиться по всему телу, а попытался остановить, отчего вместо удовольствия ощутил противную ноющую боль. Сначала где-то в районе сердца, потом почему-то между лопаток.

Люди уже превратились в крошечные точки — затем, словно перевалив через гору, исчез за горизонтом корабль. Все так же продолжая «слушать» исповедь Нита, Найл вернулся в повозку.

— … Бедная Иста так боялась, что пауки сожрут меня живым. Но там я об этом мечтал. Ты никогда не представишь, что должны сделать с человеком, чтобы стал о таком мечтать: мне было все равно, лишь бы умереть. Неважно, каким способом, только бы не оставаться с ними. А другого способа оттуда выйти у меня не было. Двадцать лет я водил их за нос, я смеялся над ними и считал себя выше. Теперь они пытались мне внушить, что я — раб. Они обещали мне смерть, но если я скажу «да». Я пытался уходить от них в себя — так глубоко, казалось мне — они меня находили, вытаскивали, и все начиналось сначала. Они требовали ответа, кто я: хозяин или раб, потому что из века в век люди и пауки играли в одни и те же игры: в «хозяина и раба» или в «охотника и добычу». И ни они, ни мы не знали ничего другого.

— Не знали люди, они первыми и начали эту, как ты говоришь, игру.

— Да, — согласился Нит. — Я слышал рассказ Юса. Но я не успел по-настоящему об этом подумать: меня схватили в тот же вечер.

— Знаю, — опять отозвался Найл. — Не представляю, как ты смог такое пережить.

— Теперь неважно. Главное, я понял то, что меня мучило и не давало спокойно жить.