Причем тел было столько, что я даже навскидку мог определить, что их намного больше, чем количество пропавших, чьи дела мы смогли отыскать в архиве. Так что получалось, что умрун или охотился не только в столице, или же его эти твари обосновались в Алтире задолго до того, как о них узнали сотрудники ГУССа.

Сотни тел… многие и многие сотни! А если считать, что и в гробах кто-то лежит…

Я поднял взгляд на верхушку этого жуткого холма, а затем рискнул забраться на ближайший гроб, чтобы понять, что же находится наверху. И едва не сверзился, обнаружив, что на вершине пирамиды лежит лежит огромная надгробная плита, больше похожая на алтарь. А на ней распято обнаженное женское тело – такое же мертвое, как все остальные, покрытое толстой коркой льда, но неестественно вздутое в районе живота и размеренно пульсирующее, словно там, внутри мертвой женщины, билось огромное сердце. Или же медленно и упорно созревала какая-то тварь, о которой я не имел ни малейшего понятия.

С трудом подавив порыв метнуть туда секиру, а затем спалить тут все к Фоловой бабушке, я спрыгнул вниз и еще раз огляделся. Неожиданно ощутил, как больно кольнуло плечо. На какой-то миг почувствовал, что где-то рядом действительно бьется в агонии чья-то жизнь… причем не одна. И лишь после этого до меня наконец дошло, что за огоньки я увидел – это были души… насильно вырванные, притащенные сюда и намертво закрепленные в полупрозрачных путах. Безусловно светлые и чистые души, из которых таящиеся в гробах, ещё не успевшие народиться умруны, годами высасывали силы.

Но Тьма… как же их было много! Мы-то опасались пришествия семерых тварей, а получалось, что нежити спало в гробах намного больше!

Это ж сколько лет умруны создавали этот питомник?! Сколько душ успели загубить! И почему-то никто… ни разу… даже не заподозрил, что под огромной, многолюдной, полной таких вот светлых и неиспорченных душ, столицей творятся воистину страшные вещи!

Мне даже показалось, что душа, которая тихонько тлела на вершине пирамиды, выглядела особенно сочной и свежей. И, присмотревшись к ней, я вдруг осознал, что знаю, кем она когда-то была.

Отец Кан… не самый последний в духовной иерархии жрец, тем не менее, оказавшийся совершенно беззащитным перед могущественной тварью и ставший пищей… для кого? Или для чего?!

Кожу на плечо вновь обожгло, да так, что у меня в глазах помутилось. Всего на долю мгновения. Но за это время я успел взглянуть на мир через пелену боли и неожиданно понял, что эта боль… она не моя. Потому что рядом с пирамидой сама Тьма беззвучно кричала и корчилась. Ее корежило и бесконечно мучило то, что созревало в раздутом до безобразия, покрытом черными венами животе. Над ним само пространство искривлялось и плыло, словно мираж над знойной пустыней. И, будто стенки мыльного пузыря, истончалась граница между мирами.

Более того, мне вдруг показалось, что Тьма всеми силами пыталась это остановить. Свила вокруг женщины плотный кокон. Стремилась уничтожить то, что сокрыто в ее животе. Но нарыв почти созрел и вскоре должен был лопнуть. А вместе с ней разорвав границу между мирами, выпустить в реальный мир тех, кто десятилетиями… а может, и столетиями… терпеливо ждал этого дня.

Когда жутковатая истина дошла до моего сознания, я шальными глазами оглядел сотни гробов, прячущихся в громадном трюме.