Контрабанда, как без нее — на севере Фландрия, на юге Священная Империя германцев. Кому охота платить сборы? Разбойники? Англичане и их прихвостни хуже любых бандитов — перемирие заключено, однако когда король Эдуард распустил часть наемничьих отрядов, генуэзцы, датчане и немцы сбились в хищные стаи, грабящие поместья и деревни. Нападали даже на Сент-Омер, Ипр и Бетюн, пожгли посады, но взять городки не сумели. Сопротивляемся как можем, мэтр, одна беда — людей не хватает…

— Нечисть? — Прево истово перекрестился. — Не поминайте лишний раз, мессир, и так склянку со святой водой и гостию повсюду с собой таскаю! Места здесь диковатые, особенно если в сторону восхода ехать — лес, лес, до самых Арденн сплошной лес. Шепчутся, будто в пущах этих что-то проснулось.

— О чем вы?

— Не знаю! Смотрите сами, мессир Ознар, — Саварик Летгард тяжело поднялся с табурета и мелкими шажочками (бедра все еще саднили) подошел к полке, забитой обтрепанными пергаментами. Подняв облачка пыли вытянул один, сложенный в кварту. Вернулся. — План 1316 года, копия с подробной карты графства, составленной по требованию светлейшей Маго д’Артуа. Красной тушью нарисованы дороги — на Амьен и Париж, Кале, Реймс и Камбрэ. Большинство деревень стоят вдоль дорог и на речушках. А направления-то куда угодно, только не на юго-восток! Почему?

— Представления не имею, — развел руками Рауль. — Через Арденны есть более удобные проходы, на перевалах за Верденом и Мецем. В южной части Фландрии до самых гор сплошные чащобы и болота. Отсюда гораздо проще попасть в Люксембург, Трир или Мангейм обойдя их через Мец. Или по морю, кораблем, от Кале вдоль побережья и потом вниз по Рейну.

— Не туда смотрите. Задумывались, почему после Дуэ нет никаких поселков?

— Так лес же!

— Лес… — глухо отозвался Саварик. — Именно что лес. Там, где нет человека — поселяются другие.

— Другие? Не-люди?

— Я и так наболтал больше, чем нужно, — буркнул прево. — Инквизиция узнает, язык отрежет… Забудем. Лучше скажите, какую плату вы берете за услуги.

— Сорок денье, мессир Летгард. Я ведь почти ничего не делал.

— По рукам, мэтр. Чесаться перестало, и то хорошо…

* * *

— Значит, что-то проснулось, — медленно повторил Михаил Овернский, вечером заглянувший на огонек вместе с молчаливым телохранителем Жаком. — Расплывчато.

Поставленные возле печки сапоги преподобного исходили паром: после метелей и заморозков внезапно грянула оттепель и улицы Арраса превратились в узкие речки. Забитые мусором стоки не справлялись. Наступала весна.

— С тем же успехом Летгард мог вовсе ничего не говорить. Он хороший служака, как и полагается королевскому прево в захолустье — в меру усердный, недалекий и исполнительный. Его разумения хватает на отлов рыночных воришек, сравнительно успешное противодействие английским шайкам на севере и усмирение пьяных простецов в кабаках, однако на большее Саварик не способен. Прочее лежит в области инстинктов — он боится и подозревает неладное, но сформулировать и объяснить причину страхов не в состоянии. Следовательно, в будущем может быть полезен нам только в качестве грубой силы.

— Смело судите, преподобный, — ответил Рауль сквозь набитый рот.

Вдова Верене только что подала обед: угрюмая старуха по-прежнему относилась к постояльцу с вызывающей холодностью, но условия договора блюла свято и прекрасно готовила. Фаршированная печенью и свиным салом утка была выше всяческих похвал.

— У меня есть право на смелость, — брат Михаил остался бесстрастен.