Подъехал Махмуд. Он держался как и подобало наследнику престола: высокомерно и чванливо, не всякий раз отвечал на поклоны, а если кланялся, то это было едва заметное приветствие. Маленький, неказистый, он казался жалким подобием самого хана. И всё-таки это его сын! Его наследник! Он зачат в то самое время, когда Улу-Мухаммед был счастлив, когда он владел не только красивейшим гаремом, но и половиной мира. Тогда эмиры считали за честь коснуться губами кончика его туфель, а послы других стран разговаривали с ним, не вставая с колен.

   — Здравствуй, отец. — Махмуд сошёл с коня и припал лицом к полам кафтана.

Нет уже спесивого наследника, строго поглядывающего на родовитых мурз, есть любящий сын.

   — Здравствуй. Почему ты здесь?

   — Мне показалось, что я тебе нужен.

   — Я тебе велел оставаться в Нижнем Новгороде, — сказал Улу-Мухаммед.

   — Отец, мне сообщили, что против тебя готовят заговор. Я спешил предупредить тебя, — смело посмотрел в лицо хана Махмуд.

Эта новость удивила Улу-Мухаммеда. Он так привык к верному и преданному окружению, что перестал далее думать об опасности. Возможно, с годами он потерял бдительность, и сын сейчас внесёт ясность.

   — Я слушаю тебя, — сказал Мухаммед, взглянув на сына сверху вниз.

Махмуд вдруг почувствовал, что его угнетает величие отца. Улу-Мухаммед был огромным деревом, тень от которого падала и на него, тем самым заглушая рост. Махмуд давно хотел сбросить с плеч тяжесть отцовской опеки. Улу-Мухаммеду было шестнадцать, когда он встал во главе рода и повелевал Золотой Ордой. Так почему его старший сын должен ждать: ведь ему перевалило уже за двадцать. Они были словно два дерева, которые не способны расти рядом. Несмотря на обилие солнца, тень от кроны одного обязательно падает на другое. И важно сейчас набрать силу, чтобы потом не сделаться жалким кустарником у корней великана.

   — Отец, здесь слишком много народу, — сказал Махмуд, оглядываясь на стоявших неподвижно стражников. — Давай пройдёмся вдоль берега, и я сейчас тебе всё объясню.

Улу-Мухаммед сделал знак рукой, и стража застыла, покорная воле хана. Они шли вдоль берега — отец и сын. Мухаммед огромного роста, величавый, как гора. Махмуд едва доходил ему до плеча. Высокие ивы заслонили хана и его сына от свидетелей. Некоторое время была видна шапка хана с длинным хвостом черно-бурой лисицы, потом пропала и она.

Большой Мухаммед шёл немного впереди, Махмуд поотстал. Старший сын всегда помнил своего отца огромным, а в детстве он казался ему просто великаном. Ему всегда хотелось встать вровень с отцом, но тот оставался недосягаемым. Даже для сына Мухаммед оставался ханом и смотрел на него с высоты своего величия.

   — Что ты мне хотел сказать? — повернулся Улу-Мухаммед к сыну и тут почувствовал, как что-то холодное вонзилось глубоко в грудь.

Совсем близко от своего лица хан увидел глаза старшего сына, холодные и жестокие.

   — Зачем ты это сделал? — прохрипел Улу-Мухаммед, выплёвывая на траву кровь.

У хана хватило бы сил, чтобы выхватить саблю и ответить ударом, но перед ним был сын, его кровь, и рука, уже отыскавшая рукоять, ослабела.