В этом месте Г. М., перевернув страницу, издал сдавленный стон. Наши надежды рухнули с грохотом оторвавшейся кабины лифта.

Конечно, если бы Ансуэлл действительно был невиновен, я был бы вынужден сказать правду. Ты должна этому верить. Но, как я уже говорил тебе, даже правда не помогла бы ему, ибо он виновен, дорогая. Он убил твоего отца в одном из приступов ярости, которыми его семья славилась долгое время, и я с куда большей охотой позволю ему отправиться на виселицу, чем выйти на свободу и жениться на тебе. Возможно, его заявления о невиновности вполне искренни. Ансуэлл может даже не знать, что убил твоего отца. Брудин – сравнительно неизвестный препарат. Он абсолютно безвреден, но, когда его эффект заканчивается, у пациента часто остается провал в памяти. Я знаю, что для тебя это будет ужасным известием, но, пожалуйста, позволь рассказать, что произошло в действительности. Ансуэлл думал, что твой отец усыпил его и ведет с ним какую-то игру. Он понял, что в напитке наркотик, как только ощутил его действие. Это застряло у него в памяти, и было первым, о чем он вспомнил, начав приходить в себя и забыв о более недавних событиях. К несчастью, они говорили об убийстве с помощью стрел. Ансуэлл сорвал со стены стрелу и ударил ею твоего отца, прежде чем бедный Эйвори понял, что происходит. Вот почему твой дорогой жених сидел на стуле, когда память вернулась к нему. Он только что выполнил свою работу. Клянусь богом, Мэри, я говорю правду. Я видел это собственными глазами. Прощай и будь счастлива. Благословляю тебя, так как мы вряд ли увидимся снова.

Г. М. прижал руки ко лбу. Червь сомнения грыз всех нас.

– Но разве это не… – начала девушка.

– Не спасет его? – Г. М. опустил руки. – Девочка моя, если вы принесете это письмо в суд, ничто в мире его не спасет. Сомневаюсь, что его вообще можно спасти.

– А не можем мы удалить последнюю часть письма и показать первую?

Г. М. сердито посмотрел на нее. Она была очень хорошенькой и выглядела куда толковее, чем можно было судить по этому предложению.

– Нет, не можем, – ответил он. – Не то чтобы я был выше любых фокусов-покусов, но самая скверная часть письма находится на оборотной стороне фрагмента, повествующего о наркотике в виски. У нас есть доказательство, но мы не в состоянии им воспользоваться! Скажите, девочка, прочитав это письмо, вы все еще верите в невиновность Ансуэлла?

– Конечно… О, не знаю! Я только знаю, что люблю его и что вы должны его спасти! Вы ведь не собираетесь отказаться от дела?

Г. М. сидел сложив руки на животе и уставясь в пол.

– Я? О нет! Я жажду мести. Они загнали старика в угол, бьют его дубинкой по башке и приговаривают: «Он еще в сознании? Стукнем его еще разок!» И все же… зачем лгать вашему доброму старому дядюшке? Он ведь признался насчет виски. Я собирался допросить его сегодня и был готов разорвать его на куски, чтобы вытащить из него правду. Я мог бы поклясться, что он знает ее и даже знает, кто настоящий убийца. Но в письме он уверяет, что это Ансуэлл… «Я видел это собственными глазами». Вот чего я не могу понять. Черт возьми, как он мог это видеть, находясь в больнице? У него алиби размером с дом – мы все проверили. Он лжет, но, если я это докажу, первая часть письма не будет стоить и ломаного гроша. Письмо – палка о двух концах.

– Даже сейчас вы не хотите намекнуть на то, как намерены защищать Ансуэлла? – осведомился я.