|
Он никогда не был ей симпатичен. Хотя нет, все-таки был. Это очень сложно. И некрасиво. Сперва она сердилась на него за то, что он целиком подчинился жене, этой Антуанетте, чья жизненная хватка, чья вульгарная суета перевернула весь дом вверх дном. Антуанетта позволяла себе все, что угодно. Он шел за ней покорно, как баран (кстати, есть в нем что-то баранье). К счастью, в дело вмешивалась старуха. Она звонила. - Попросите госпожу Руэ подняться ко мне! И уж старуха-то в выражениях не стеснялась; она позволяла себе совсем другой тон, чем ее барашек сын, и щеки невестки розовели, багровели, а вернувшись к себе, она, чтобы успокоиться, яростно грозила кулаком. - Тебя дрессируют, детка! И тут барашек в глазах Доминики переставал быть барашком. Нет, сам-то он ничего не говорил! Он никогда не сердился. Уезжала ли она из дому хоть каждый день, возвращалась ли в машине, заваленной дорогостоящими покупками, щеголяла ли в вызывающих туалетах, - он не возражал, но Доминика понимала, что ему, как тем детям, что не умеют сами за себя постоять, достаточно заглянуть к матери. И тут уж он ровным голосом выкладывал все, глядя себе под ноги. Наверно, избегал чересчур энергичных выражений. Может быть, даже делал вид, будто выгораживает жену? - Попросите вашу хозяйку ко мне подняться! А теперь, в этот самый миг, Антуанетта его убивает! Доминика все видит. Она тоже участвует в происходящем. Она знает. Она все знает. Она там, в постели, с умирающим, и в то же время она - Антуанетта... ... Антуанетта, которая, еще не остыв от жизни, кипящей там, за порогом, отворила дверь в квартиру, внезапно ощутила, как на плечи ей опустились холод этого дома, тишина, привычные запахи - в квартире у Руэ должно пахнуть чем-то пресным, с привкусом лекарств... Кухонная дверь приоткрылась: - Ах, вы вернулись, мадам... Я как раз шла посмотреть, как там хозяин... И прислуга косится на будильник. Это значит, что Антуанетта опоздала, что настало время очередного приступа, время принимать лекарство, которое надо отмерять по каплям - пятнадцать капель - Доминике это известно, она столько раз их отсчитывала. Антуанетта сняла шляпку перед зеркалом, которое вернуло ей ее отражение-лицо молодой элегантной женщины, пышущей жизнью; в тот же миг она услышала легкий шум, за ним еще один - это съежился в постели ее жалкий муж, прижав обе руки к сердцу, грозящему остановиться... Сверху трезвонит старуха, неумолимая башня-свекровь. - Я поднимусь, мадам? Доминика видит, как служанка влетает в верхнюю квартиру. - Моя невестка вернулась? - Только что вернулась, мадам. - У сына не было приступа? - Там с ним хозяйка. Она должна быть с ним! Она в каких-нибудь двух шагах. Между ней и мужем несколько метров. Может быть, тому виной отражение в зеркале, которое преследует ее, как тень, может быть, дело в служанке, в звонке свекрови - но она останавливается. Лоб Доминики покрывается бисеринками пота. Ей хочется закричать, но она не в силах издать ни звука. В самом ли деле ей хочется закричать? Она переживает тяжелую минуту, но в то же время словно испытывает какую-то зловредную радость, ей смутно чудится, что действо, разыгрывающееся у нее перед глазами, - это мщение за нее. Мщение? С какой стати? Она не знает. В голове у нее пусто. |
