И, наконец, покидают родное гнездо, чтобы в бурном море мышиной жизни утвердить себя на лестнице иерархии и завладеть лоскутком территории. Шансы для этого есть, поскольку врагов у мышей много - кто-то попал в когти кошки, в зубы ласки, наконец, в мышеловку. Освободившаяся жилплощадь немедленно кем-нибудь занимается, и завладевший ею уже имеет вес в обществе, уже может укрыться от сильных мышиного мира, и, главное, с обретением жилой территории у молодого самца появляется уверенность в своих силах и шансы создать семью. Но если вида на жительство не оказалось, да еще и обидчики неприкаянного искусали, он примыкает к группе «бомжей» - уже кормится в светлое время (многим рискуя при этом), спит вповалку со всеми на куче мусора. Истощенные, покусанные собратьями (утверждавшими победой над ними свой статус), больные, со взъерошенной грязной шерсткой, ни о какой «женитьбе» изгои, конечно, не помышляют, хотя несколько самочек могут обретаться в «общежитии» по соседству.
В напряженной жизни мышей бывают, однако, моменты, когда законы привычного бытия не действуют. Чаще всего это случается в жестокие холода, когда не помогают даже затычки из ваты и сена в жилье. Тогда, забыв о всяких границах и табели о рангах, обитатели колонии собираются в тесные группы и спасаются, согревая друг друга (беда сближает!). Но потеплело - и все возвращается на круги «мышиной возни».
Проверяли ученые и что происходит на территории, заселенной мышами до предельной плотности. Срабатывал механизм торможения роста численности. Все мыши при обилии корма были здоровы, но размножение прекращалось. Увеличили территорию - численность за короткое время выросла сразу в три раза. Но это происходило в искусственно созданных условиях. В природе же, например в стогу пшеничных или овсяных снопов, такая плотность не возникает, и механизм торможения численности если и работает, то не так явно.
Но время от времени в природе случаются «мышиные годы». Недавно, перечитывая Историю России Карамзина, я встретил извлечения из летописей о таких бедствиях. Мышиный год был на памяти и у нас - 1942-й. Я помню, как в крайних домах села рыли канавы, чтобы мыши с полей не попадали в жилье. Маршал Рокоссовский вспоминает: под Сталинградом мыши, забираясь в самолеты, обгрызали оплетку проводов, летчики болели туляремией (мышиным тифом). Телохранитель маршала Жукова рассказывал мне: «Под Воронежем, в городке Анна Жуков ночью позвал меня громким тревожным голосом: «Бедов, ко мне!» Разобрались: в постель маршала забралась приблудная мышь». О нашествии грызунов в землянки у Сталинграда пишут и немецкие мемуаристы.
Необходимость присмотреться к скрытной и всегда существующей рядом с нами жизни маленьких, но многочисленных грызунов объяснима. И уже первые результаты невообразимо трудных исследований, как видим, интересны не только ученым. В который раз мы видим, как каждый вид всего сущего на Земле приспособлен выживать при всех гонениях и хитросплетениях бытия.
20.03.2003 - Мартовский свет
Над поляной, окаймленной полосой леса, токовали сороки. Белая целина снега, еще не тронутая теплом, отражала ввысь обилие света. Солнце сияло на горбинах сугробов, на белых боках сорок, видна была зелень их черных длинных хвостов. Птицы то резко взмывали вверх, то ныряли навстречу друг другу почти до земли. Сороки словно бы понимали, что ими любуются, и раз за разом повторяли свои весенние пируэты.
В пойме Пры под солнцем уже побурели приречные лозняки, но нигде еще не было ни проталин, ни ручейков. И все же зима уже явно сдавала позиции. Наступило время, которое Пришвин назвал весной света. Одиноко пролетел высоко над поляной в сторону леса ворон. В его гнезде, возможно, уже грелось первое в этом лесу яичко, и добытчик корма спешил к подруге, греющей это сокровище.
На опушке мы задержались, слушая, как шуршит лапками в лоскутах отслоившейся сосновой коры дымчато-сизый поползень. |