Вдруг он рассмеялся.

– Это уже паранойя, – сказал он.

– Что?

– Хм? Я просто вообразил, как из трехлетнего Бестера путем секретных манипуляций с генами или еще как-то сделали его двойников – как по виду, так и запаху. Внедрили их повсюду,… – он снова осекся. – Это ожидание. Оно меня достало.

Человек в магазине стоял, крича ему что-то, вероятно, чтобы он сваливал. Гарибальди осознал, что люди все еще обходят его стороной – а кто бы приблизился, после всего? Он казался сумасшедшим, размахивающим оружием. Сумасшедшие мужики с оружием, вероятно, не способствовали бизнесу этого парня.

– Эй, простите, – сказал он, доставая деньги. – Я что-нибудь куплю. – Тут он вспомнил вчерашнее замечание Жерара. – А для какой газеты пишет этот кинокритик?

Человек выглядел так, как будто задумал притвориться, что не понимает английского, но, очевидно, решил, что ответом может скорее побудить Гарибальди убраться.

– Во всех есть кинокритика.

– Да вы его знаете. Парень "секретная информация".

– О. Книжная критика, – сказал он. "Придурочный

марсианский-американский-нефранцуз" лишь подразумевалось, но Гарибальди, тем

не менее, расслышал.

– Вот, – он протянул Гарибальди газету.

Тот нашел колонку, идя обратно к дому. Портрета нет. Это было подозрительно.

– Это по-французски.

– Конечно, – сказал Томпсон. – Прочитать вам?

– Ты знаешь французский?

– Нет. Но я думал, что все равно стоит рискнуть. Да, конечно, я умею читать по-французски. Я вам переведу.

Гарибальди передал ему газету. Томпсон изучал ее несколько минут, затем откашлялся и начал читать.

"Бывают моменты в литературе, редкие и чудесные, которые возвышают нас как человеческих существ, выталкивают за пределы обыденных границ наших помыслов и опыта. "Дар благодарности" – роман, наполненный такими моментами. К несчастью, границы, преодолеваемые читателем, и прозрения, совершаемые им, ни в коей мере не обусловлены авторским замыслом. Каждый, кто часто предается чтению, познал и банальность, и слащавость, и самооправдывающую слезливость, но еще никогда в той мере, которую мы ощущаем здесь. На этих страницах мы переступаем порог обычной банальности ради некой сверхбанальности, каковую никогда не могли вообразить существующей в наших самых остепенившихся мечтаниях".

Томпсон прыснул:

– Господи, да этот парень бунтарь.

– Это Бестер, – сказал Гарибальди. – Иисус К. Коперник. Это Бестер.

В этот момент он заметил, что справа к ним кто-то приблизился. Он обернулся, потянувшись за PPG.

– Майкл Гарибальди? Так это – вы.

Это была миловидная молодая женщина в мини. Он ее никогда в жизни прежде не встречал.

– Что? – сказал он.

– Мистер Гарибальди, не могли бы вы сказать мне, что за заварушка была несколько минут назад? Что делает на парижской улице герой Межзвездного Альянса, приставая к гражданам?

Тут как раз он заметил камеру, парящую над ее левым плечом, и все стало на свои места.

– Эй, эй, эй! Выключите эту штуку!

– Не могли бы вы ответить на несколько вопросов…

– Как это вы, ребята, это проделываете? Что, у вас есть что-то вроде пневматических труб под дорогой, которые прямо выстреливают вас в сторону неприятностей?

Она сделала движение, и красный огонек передачи на аппарате погас.

– Сказать правду, мистер Гарибальди, я следовала за вами, надеясь на интервью. Вас узнали в аэропорту, и я получила задание.