* * *

Дхавана и Критана с нетерпением ждали возвращения Конана, гадая, кто же выиграет. Дхавана убеждал своего брата, что северянин непобедим, но Критана, разуверившийся во всем за этот год заточения, думал только о плохом.

Но вот дверь распахнулась, и монахи втолкнули в темницу Конана. Когда вслед за победителем внесли вино и еду, Критана воспрял духом и успокоился.

Стражники ушли. Киммериец устало сел за стол, налил кружку вина и залпом осушил ее. Потом вторую, третью. Кувшин опустел, и тут северянин заметил, какими глазами смотрит Критана на блюдо с рисом и на пустой сосуд. Конан пододвинул к нему еду, вылил в кружку последние капли вина и молча улегся на тюфяк.

Он закрыл глаза, и перед ним вновь возникла площадь, полная ликующего народа, и ненавидящий взгляд Мервана. Постепенно это видение исчезло в зыбком тумане, и появилось другое — гигантская статуя Кубиры, глядящая на него слепыми бронзовыми глазами и протягивающая свой жезл.

Конан застонал, отгоняя кошмар, и вдруг почувствовал на своем плече чье-то легкое прикосновение. Он открыл глаза и увидел склонившегося над ним встревоженного Дхавану. Рука ткача скользнула под рубашку, и он вытащил оттуда драгоценный пояс. Положив его на тюфяк, юноша легонько погладил его кончиками пальцев и что-то прошептал.

Подошел Критана и присел рядом с братом на корточки. Было очень тихо, только чуть потрескивали фитили в светильниках. Но вот раздался негромкий женский голос. Конан повернулся, ожидая вновь увидеть прекрасную девушку, но, кроме них, в пещере никого не было. А голос продолжал что-то говорить, певуче и непонятно. Дхавана быстро заговорил на вендийском наречии:

— Злоба и зависть готовят воину смерть. Три раза смерть пройдет рядом — потом воин победит врага. Три дня — три угрозы, потом победа. Помни, воин: вода, вино, колодец. Вода, вино, колодец…

Голос девушки постепенно затих, умолк и Дхавана, глядя на Конана испуганными глазами. Помолчав немного, он спросил:

— Значит, кто-то хочет твоей смерти? Кто же? Ведь Ваджрану ты очень нужен… И кто может завидовать тебе?!

— Не мне, а моей славе. Помнишь, когда мы вошли в город и смотрели поединок, толпа кричала «непобедимый Мерван, непобедимый Мерван»? Так вот, сегодня он был готов сжечь меня взглядом. Не сомневаюсь, что твоя сестра говорила именно о нем. Ну, ладно, все это будет завтра, а сегодня…

Изумленный возглас Кританы не дал ему договорить. Критана стоял у стены и дрожащей рукой показывал на стол. Там, рядом с остатками ужина, стоял другой, гораздо больший кувшин, и почти весь стол был заставлен мисками с аппетитно пахнувшей едой и сочными фруктами.

— Сундари! Это Сундари не забывает о нас! Того, что принесли монахи, не хватило бы на троих — ведь тебе, Конан, нужно каждый день сражаться, а без еды ты быстро ослабеешь!

— Ты плохо ценя знаешь, друг Дхавана, но месяц на такой пище продержаться было бы и вправду трудно… Что там такое на столе? О, твоя сестра просто клад — смотрите, здесь даже дичь! — И они принялись опустошать миски, заливая кушанья превосходным вином.

Как только пленники насытились, все исчезло. Остались лишь кувшин и блюдо, принесенные стражниками. Конан лег на тюфяк и закрыл глаза. Грозная статуя Кубиры уже не тревожила его покой, и он не заметил, как уснул.

Тихо постукивал ткацкий станок, негромко переговаривались братья, подбирая шелк для изысканной каймы. К тому времени, когда Конан проснулся, они успели соткать большой кусок полотна, покрытый затейливыми узорами.

Поистине здесь, в тишине подземелий, среди мрака и ужаса, люди, месяцами не видевшие солнца, отчаявшиеся и не гнушавшиеся есть человечину в извечном стремлении выжить, создавали поистине удивительные вещи. От Кританы Конан узнал, что на Ваджрана работали не только коварно завлеченные в подземелье паломники.