Заклинание, вытканное на этом поясе, помогает и мне, и тебе. Теперь, когда ты так близко от монастыря, я знаю, где брат и как можно ему помочь. Но без чужеземца, который один одолел тигра,— девушка посмотрела на Конана долгим взглядом огромных черных глаз, — без его помощи и силы ты ничего не сможешь сделать и погибнешь, как и многие другие. Если могучий чужеземец согласится тебе помочь, я скажу, что делать дальше. А если нет — тебе лучше вернуться, иначе ты и Критану не спасешь, в сам погибнешь…— Слезы катились по ее смуглым щекам, глаза с мольбой смотрели на Конана. Полные, ярко-красные, казалось, созданные для улыбки губы вздрагивали, словно силясь сказать еще что-то. Дхавана переводил взгляд с сестры на Конана, и его глаза тоже просили о помощи.
В тишине, нарушаемой лишь тихими шорохами ночных тварей и потрескиванием костра, раздался решительный голос Конана:
— Я помогу твоему брату, девушка. Ты, как видно, знаешь многое — расскажи, что надо делать, а мой меч не подведет.— И киммериец положил на колени своего верного спутника. Ладонь же его невольно потянулась к туго обтянутому шелковой тканью крутому бедру, такому соблазнительному, такому близкому. Но рука северянина вошла в пустоту…
Девушка улыбнулась, слезы еще блестели на ее ресницах, но от этого она казалась лишь красивее.
— Меч тебе понадобится, но не сразу. Слушайте, что я буду говорить, и запоминайте.— Она закрыла глаза, лицо ее стало отрешенным, и она заговорила на каком-то певучем, непонятном Конану языке.
Дхавана негромко повторял за сестрой на вендийском наречии:
— Жрец, коварная змея… Плен приносит свободу… Немой воин и ткач… Неразлучны, как братья… Странники не едят мяса… Ткут золотую парчу… Узор пояса, узор покрывала… Брат ищет брата… Ткач ищет помощника… Свет солнца, золото сияет… Узел судьбы развязывается…
Проговорив это, девушка последний раз взглянула на Конана и растаяла, только пояс, сверкая, лежал у костра,
Дхавана давно уже молчал, а Конан все пытался понять, что значили эти слова. Но все, что ни приходило в голову, сразу и само собой, было ему чуждо и непонятно. Пусть Дхавана сам разбирается в этих загадках — все равно дело решит меч, в этом киммериец ничуть не сомневался. Поэтому он спросил юношу: — Ну и что хотела сказать твоя сестра? Слов было много, а смысла я не понял. Ты, наверное, разобрался лучше меня — что это за странники, которые не едят мяса, и чем я могу тебе помочь?
Дхавана подложил в костер сучьев, надел на себя драгоценный пояс и сказал:
— Когда боги говорят с людьми, они всегда не договаривают. И дело людей — понять и исполнить их волю. Я понял все, что говорила Сундари, но тебе предстоит трудное испытание. Твоя сила и смелость поистине ошеломляют, но я не знаю, сможешь ли ты притворяться?
— Притворяться?! — Конан расхохотался.— Притворяться, говоришь? Кем хочешь — купцом, князем, хромым, слепым, горбатым, глухим или немым? Выбирай, что тебе нужно. Ты не жил в Шидизаре и не слышал о Конане, иначе бы не задал мне такого вопроса!
Дхавана смотрел на своего спутника с радостью и восхищением:
— Значит, ты сможешь притвориться немым?! Как раз об этом говорила Сундари в своем пророчестве. Ну, раз тебе уже приходилось это делать, то слушай… — И Дхавана подробно растолковал слова сестры.
Конану понравилась его новая роль — вспомнились проделки юности, и он долго рассказывал Дхаване о своих шадизарских похождениях. К утру молодой ткач совсем обессилил от смеха, его печаль развеялась, и в сердце поселилась надежда.
Воспоминания о прежней веселой жизни пробудили у Конана зверский голод, и он сказал Дхаване:
— Завтра мы уже не увидим мяса, по сегодня я кого-нибудь изловлю. |