Потом рота прибыла на станцию железной дороги, там надо было дожидаться подвоза снаряжения и провианта. Герберт обрадовался, увидев узкоколейку, и даже проехал немного на поезде, который с мучительным трудом тащился в гору, зато вниз с горы помчался, словно настоящий экспресс. Иной раз он замечал черные грязные фигуры перед грязными хижинами или успевал увидеть проворных молодчиков, мигом убегавших при приближении солдат; посланные вдогонку отряды нигде не могли отыскать беглецов. Он видел и женщин с короткими курчавыми волосами и толстыми губами. Иногда оказывалось, что черные фигуры, сидевшие в кустах или среди скал, не негры, а павианы.

Однажды вечером Герберта отправили в дозор, выяснить, что за зарево алеет вдалеке. Он увидел горящую степь: облака багрово-серого дыма клубились над охваченными огнем травой и кустами, в небо взлетали снопы искр. Он поскакал назад, в лагерь, но лагеря не нашел. Когда лошадь выбилась из сил, он, поняв, что надо дождаться утра, заночевал в степи. Он слышал жалобный вой шакалов, похожий на скулеж собак или детский плач. Шакалы, рыская в поисках добычи, учуяли Герберта и подходили все ближе и ближе, наконец их скулеж и вой окружили его со всех сторон, точно стеной, сердце у него сжалось, он впервые изведал страх. Герберт схватил ружье, встал, выпрямившись во весь рост, и долго вглядывался в темноту ночи, каждую минуту ожидая нападения шакалов, – их вой не умолкал, а еще, как знал Герберт, можно было ожидать нападения леопардов и гереро, тех самых, с кем он приехал воевать… Но он никого не увидел – ни шакалов, ни леопардов, ни гереро. Он видел лишь ночную тьму, столь непроницаемо-черную, как будто над ним простерся плотный покров, и уже не понимал, внушают ли ему страх внешние опасности или же что-то таящееся в нем самом.

Однако он вовсе не стремился рассказывать Ольге о своих страхах, а напротив, хотел показать себя с самой лучшей стороны. «Знаешь, что мы делаем здесь, на юго-западе Африки, для вас? Я прочитал в газете, что если мы не подавим взбунтовавшееся черное отребье, дальнейшее выделение финансовых средств на наш военный поход будет расценено как пустая трата денег и тогда будет принято решение продать Британии эту „канцелярскую песочницу“. И ты так же думаешь? Готов возразить: правительству нельзя действовать по-другому, если оно не хочет предать миссию всех белых народов и причинить вред нашему отечеству. Мы не должны потерять этот земной рай!» Герберт расписывал Ольге благодатный климат Африки, куда как более полезный для легочных больных, чем климат германской родины, писал о своих мечтах – как тут нароют колодцев, разведут плантации табака, хлопка и кактусов, насадят лесов, пробурят скважины, настроят фабрик. Для всего этого необходимо господство немцев. «Черные, – писал он, – подняли мятеж, надеясь захватить власть. Мы этого не допустим. Мы побеждаем ради нашего и ради их блага. Черные – человеческая порода, которая еще находится на низшей ступени культуры, у них отсутствуют наши высшие и лучшие качества, такие как усердие, благодарность, сочувствие, и вообще у них нет никаких идеалов. Даже если они внешне пообтешутся, души у них будут все те же. А если бы они победили, случился бы кошмарный откат вспять в жизни цивилизованных народов». Он писал о дозорах, стычках, преследованиях, о том, как он с криком «ура» мчался в атаку, и о всеобщем ликовании, поднявшемся в войсках, когда пришла телеграфная депеша от императора с похвалой офицерам и нижним чинам.

14

С особой гордостью Герберт описывал сражение при Ватерберге. Десятого августа 1904 года германские войска взяли в кольцо лагерь гереро, стоявший на горе и за горой, ночью кольцо стянули, а утром одиннадцатого августа перешли в наступление.