Вид гридницы подтверждал рассказы о богатстве Свенгельда, которых Логи-Хакон наслушался еще в Киеве. Сам хозяин был одет в кафтан зеленого шелка, затканный золотисто-желтыми узорами в виде птиц, обращенных друг к другу клювами; стоячий воротник был отделан черным собольим мехом, грудь украшали поперечные полоски тесьмы, вытканной из серебряных и шелковых нитей – чрезвычайно тонкой искусной работы. Отметив это, Логи-Хакон бросил вопросительный взгляд на Соколину, но сам себе ответил коротким покачиванием головы: образ этой решительной и порывистой девушки не вязался с усидчивостью и прилежанием, без которых такое рукоделие невозможно.

У отца Хакона, Ульва-конунга, гридница была завешана шкурами восемнадцати медведей, которых он самолично взял на рогатину; волховецкий владыка помнил каждого и часто занимал гостей рассказами о тех ловах, показывая дыры от ран, которые нанес косматым противникам. У Свенгельда же бревенчатые стены дружинного покоя были покрыты драгоценными одеждами: расправленными плащами из цветной шерсти с отделкой из дорогого шелка, кафтанами и платьем из самита. Неудивительно, что хозяин желает похвастаться таким богатством, но Логи-Хакон мельком подумал: похоже на «шкуры» врагов, добытые на лову ратного поля. На иных вещах были вытканы или нашиты узоры в виде крестов: Логи-Хакон знал этот знак Христовой веры, нередко украшающий добычу из христианских стран.

Но еще более, пожалуй, на Логи-Хакона произвели впечатление те рубахи, плащи и кафтаны, что не висели на стенах, а облекали могучие плечи своих хозяев. На скамьях за столами сидели десятки людей – отружники Свенгельда. Ни на ком, как с изумлением заметил гость, не было обычной некрашеной одежды домашнего производства. Все были одеты в греческое и русинское платье: фризская крашеная шерсть, полоски яркого самита на вороте и рукавах. Пояса с серебряными бляшками, хорошие мечи на плечевых перевязях, в том числе рейнские. Серебряные браслеты и перстни. И под стать этим дорогим и даже драгоценным металлам сверкали глаза этих людей. Со всех сторон на Логи-Хакона были устремлены твердые и острые, как лучшая сталь, пристальные взгляды тех, кто помог Свенгельду во множестве походов и сражений раздобыть все эти богатства и заслуженно получил свою долю. Логи-Хакон чувствовал себя будто под прицелом пяти десятков стрел и сулиц. Но он был бы недостойным потомком своих предков, если бы дал понять, что ему не по себе.

Слухи не обманули. Свенгельд действительно был очень богат. Но Логи-Хакон, внук и правнук конунгов, верно оценил, в чем заключается истинное богатство старого воеводы. Этому богатству не зазорно было и позавидовать в душе.

– Будь жив! – приветствовал его Свенгельд. – Ты, стало быть, Пламень-Хакон? Похож на мать.

Старик не видел королевы Сванхейд уже без малого три десятка лет, и в его памяти она сохранилась молодой. Поэтому сходство с ней младшего сына, которого он впервые увидел почти в том же возрасте, в каком ее – в последний, было ему даже более очевидно, чем самому Логи-Хакону. И от этих воспоминаний лицо воеводы смягчилось, так что даже Соколина это заметила и бросила на Логи-Хакона взгляд, полный нового любопытства. Чем этот красавчик сумел растопить сердце Свенгельда, твердое, как гранитные лбы над Ужом?

– Ну, как она сейчас? – Об Ульве Свенгельд, естественно, не спрашивал, поскольку знал, что его бывший вождь мертв уже лет десять. – Садись, рассказывай.

Логи-Хакон был усажен на второе почетное место напротив хозяйского: близкое родство с князем Ингваром давало ему право на почет в любом из самых знатных домов Русской земли.