Странно было вспоминать, что когда-то они с Равданом целых три месяца виделись каждый день, были вместе целыми ночами, а порой и днями. Засыпать и просыпаться, чувствуя его рядом, в воспоминаниях было так прекрасно, а теперь ощущение одиночества и пустоты причиняло Ведоме почти телесную боль. Но скоро он придет. И, может быть, им удастся поговорить. Все это время она вела с ним в мыслях долгие беседы, а теперь поняла, что не сможет уложить в несколько слов все то, что хотела бы ему сказать.

И тем не менее все ее существо в эти дни сосредоточилось на ожидании встречи. Увидеть Равдана, поймать его взгляд, услышать его голос, убедиться, что она не придумала его, как Сверкер придумал ее замужество в Закрадье, – иного счастья ей уже и не надо. Потому что – куда уж больше?

Для Приянки Ведома соорудила одежду из белой козьей шкуры, сделала ей личину с маленькими, задорно торчащими рожками. Все это очень нравилось девочке, и та с визгом носилась по избе в личине, не в силах дотерпеть до праздника, и бодала всех, кто подворачивался. Досталось и Сверкеру, когда тот за пару дней до Корочуна зашел к жене, но тот был в хорошем настроении и только хохотал, уворачиваясь.

– Посмотри, что у нас! – с гордостью сказала ему Ведома, указывая на ларь, где были разложены их «наряды». – Вот это – мое! – Она показала на черную козью шкуру и такую же личину с рогами.

К шкуре был пришит белый длинный хвост, сделанный из какой-то другой козы, а рога увиты красными лентами с бубенчиками.

– Вот это – Норимы! – Она предъявила вывернутый бурый кожух из овчины, к нему личину из куска кожи с прорезанными отверстиями для глаз и рта, большой серый платок и толстую соломенную косу.

Вайша собиралась гулять ночью солоноворота в облике рогатой старухи с огромным носом на личине, больше похожим на клюв, а Милуша – старика с бородой из пакли и горбом больше головы. Князь остался доволен: смеялся и хвалил, но Ведома заметила, каким пристальным взглядом он окинул именно ее наряд.

Как она хотела знать, что и сейчас он так же делает один шаг за другим, приближаясь к ней из этой безграничной тьмы! Ей было жарко и холодно разом: восторг заливал сердце при мысли, что они увидятся уже сегодня, и невыносимая тоска от страха, что он может не прийти. Мало ли почему… она ведь совсем не знает, что с ним сейчас, где он, как? Нужно было дождаться, пока рассветет, а потом опять стемнеет. Самый короткий день в году показался Ведоме самым долгим, и она лишь с трудом принуждала себя держаться как обычно.

Занятий хватало: нужно было запасти много разной еды, печь пироги, и за делом время шло незаметно. Но вот все было готово: на площади посреди городца пылал огонь, на столах во всех избах было накрыто угощение для чуров, что придут сегодня к живым родичам.

Не исключая и дома покойной Рагноры. Со времени смерти хозяйки изба стояла пустая: Сверкер и думать не мог о том, чтобы позволить кому-то там поселиться или хотя бы переночевать. В обязанности Ведомы входило следить, чтобы там поддерживался порядок: время от времени она приказывала протопить печь, иной раз сама подметала, держа избу в таком виде, будто хозяйка всего лишь в отъезде и может воротиться.

Когда стемнело, городец наполнился народом: сюда собрались все жители предградья и даже ближних весей. Вывели черного бычка – для жертвы Велесу. Сверкер оглушил его, зарезал; жертву стали разделывать, отделяя часть богам, часть предкам и часть добрым людям. Княгиня с дочерями наблюдала за этим из-под навеса своей избы. Ведома, еще в обычной нарядной одежде, стояла прямо, держа руки в рукавах куньей шубы, крытой синим шелком. Ее била дрожь, но сейчас никто не удивился бы, даже если бы и заметил. Она едва замечала суету у костра, крики, песни – не слухом, а всем существом она ловила одну-единственную весть…

И она первой во всем городце услышала далекий волчий вой.