– Женихов у нас, что сору! – ворчала Гостислава. – Один в сыновья годится, другой в отцы – любого выбирай!

Она немного преувеличивала: младший из приезжих, полоцкий княжич Городислав, был всего на год моложе Ведомы. Зато старший, князь Селимир, за громкий голос прозванный Велегласом, и правда был почти ровесником Сверкера. Но кто станет считать года, когда речь идет о союзе против общего врага?

Каждый вечер князья толковали о своих делах. Ведоме поневоле приходилось слушать. И она с изумлением узнавала, что в вину внукам Ульва волховецкого ставят именно то, чем бабка Рагнора учила ее гордиться: неустанное стремление расширять свои владения. Пять ильменских князей вместе имели меньше земли, чем один Ингорь киевский, и все сходились на том, что ему этого мало. Не случайно же он из Волховца перескочил в Киев и отнял его у законного наследника Олега Вещего, а жену взял в Плескове. Весь Путь серебра теперь был зажат его землями, будто тройными клещами. Ильменские и верхнеднепровские князья уже чувствовали, как их сжимают эти клещи, и понимали, что с каждым годом внуки Ульва становятся сильнее. Их нужно было остановить, пока не стало поздно.

Князья не сходились только в одном: с какого конца начать. Ильменские, особенно Гостомысл, настаивали на том, что нужно сначала напасть на Волховец, разбить Тородда, младшего Ингорева брата, а затем выступить на Ингвара-младшего, который из Ладоги пойдет ему на помощь. Поскольку от Волховца владения младших словенских князей были отделены только водами озера, это можно было успеть сделать, пока весть о нападении не достигнет родичей Тородда.

Но на это Сверкер не соглашался. Он понимал, что даже если замысел ильменцев удастся, то потом Ингорь киевский пойдет на них через смолянские земли. А придут ли ильменцы ему, Сверкеру, в этом случае на помощь – еще бабкам в решето надо посмотреть. Скорее словены и полоцкие кривичи предоставят двоим варяжским князьям разбираться между собой, а потом уже станут договариваться с тем, кто победит.

– Не очень-то умно нападать на внуков Ульва в их собственных владениях, – говорил Сверкер. – На своей земле всякий стоит крепко. Гораздо лучше нам воспользоваться случаем, когда Ингорь киевский находится далеко от дома. И этот случай – сейчас. Он каждую зиму ходит в полюдье и в эти дни должен быть в земле радимичей. Я давно выслал людей, чтобы наблюдали за его передвижениями, и ближе к делу мы будем точно знать, где его найти. Здесь ему негде укрыться, его дружина утомлена долгим переходом по зиме, а вокруг – чужая земля. Я уж не говорю о том, что все им собранное по дороге достанется нам.

Это соображение князья тоже находили немаловажным. И готовы были прислушаться к доводам Сверкера: одолеть усталую дружину, находящуюся далеко от дома, не казалось таким уж трудным делом.

Заботило их другое, и эту заботу как-то высказал князь Велеглас, как самый старший.

– Допустим, богам поглянется и одолеем мы Ингоря, – сказал он однажды на вечернем пиру в гриднице. – Но дальше-то что? У людей сомнения есть – не сядешь ли ты, Сверкер, всем нам на шею вместо него?

– Сомнения? – Сверкер высоко поднял брови. – Сяду на шею? Да разве я так похож на гривну?

Он постучал по собственной серебряной гривне на груди, где позвякивало три «молоточка Тора». Кое-кто за столами засмеялся.

– Уж больно на хорошем месте ты сесть умудрился…

– Прости, что перебил, Велеглас, но не присваивайте мне чужих заслуг! – Сверкер вытянул ладони вперед, отрекаясь от незаслуженной чести. – Все это – заслуга моих предков. Первым из нашего рода здесь утвердился воевода Хринг, старший родич моей матери. Вслед за ним эту должность взял мой отец, и только после его смерти Свинческ достался мне.