Сейчас Ингвар куда больше походил на князя, чем недавно на причале: на нем был хазарский кафтан с длинными узкими рукавами, золотистого шелка, густо затканного сложным узором красноватых тонов – в виде кругов, в которые были вписаны деревья с сидящими на них птицами и еще чем-то, издалека не разобрать. На узком поясе с золочеными бляшками висела степняцкая же сумка с золоченой узорной накладкой на всю крышку.

Рядом с ним сидела жена, княгиня Эльга – удивительной красоты женщина, тоже в желтом ромейском платье с золотистой и красной отделкой. Альдин-Ингвар уже заходил поклониться ей, но сейчас она вышла встретить его, как родича, к порогу гридницы и поднесла отделанный серебром турий рог с медом. Потом проводила на почетное место. Если ее муж, довольно часто хмурый, напоминал грозного Перуна, то Эльга сияла рядом с ним, будто ясная заря – всегда веселая, приветливая, для любого достойного гостя находящая доброе слово.

На пиру Альдин-Ингвару пришлось снова рассказать о своих приключениях – чтобы знала дружина. Услышав о разбое и пропаже десятка рейнских мечей, бояре и кмети разом зашумели: боль такой потери каждый ощутил, как свою.

– Да этот Сверкер тот еще упырь! – кричал боярин Острогляд, дальний родич княгини. – Он сам этих лиходеев у себя на волоках прикармливает! Как идет обоз с хорошим товаром, что унести легко, а продать дорого – непременно разграбят! Он сам знак подает, а ему доля идет!

– Это прежний князь так делал, Ведомил! – возражал ему Боживек. – Те лиходеи из его же людей были, парни молодые, что зимой в лесу живут. А Сверкер с ними дружбы не водит, на него все смоляне до сих пор за Ведомилов род обижены.

– Эх, нам бы эти мечи! – завистливо вздыхал Ярогость, кметь из ближней дружины. – У нас у каждого десятого разве такой меч, а там целый десяток – каким-то оборотням!

– Им-то куда – с лешим, что ли, воевать в болоте? – смеялись кмети.

– А есть такое предание, что если меч три года в болоте полежит, то великую силу обретет…

– Да что там – предания! – крикнул с того же стола Годима. – У Свенельда в дружине таких мечей-то поболее нашего будет.

Шум поднялся сильнее, в нем яснее зазвучало недовольство.

– А ну хватит! – рявкнул Ингвар и хватил кулаком по столу. Видно было, что он слышит это не в первый раз, и эти речи порядком ему надоели. – Годимка! Опять за свое! Еще раз услышу – пойдешь у меня на валы узкоглазых сторожить! А всем еще раз объясню, – он обвел угрюмым взглядом поутихшую дружину за столами. – Мой кормилец Свенельд землю деревлянскую взял мечом и дань с нее имеет по самую свою смерть. Так было уговорено между ним и князем киевским.

– Да где теперь тот князь? – С места встал Борелют, один из троих братьев Гордизоровичей, из числа киевской старейшины. – Тот ряд со Свенельдом заключал Олег Моровлянин. Когда в Киеве сменился князь, его надлежало пересмотреть.

– Да что теперь говорить? – возразил Хрольв, воевода разгонной дружины. – Не до пересмотра было тогда, и без Свенгельда и сына его еще неведомо… кто тут теперь князем бы сидел.

Он бросил взгляд на почетный край стола, где расположился воевода Мистина Свенельдович. Одетый в не менее роскошный кафтан, тот сидел с непринужденным видом, опираясь ладонью о колено и выставив локоть, будто смотрел на пляски или игры.