Я не решалась допытываться ни у кого из них, даже у Эльги.

Замужество отдалило нас друг от друга, хотя я видела ее довольно часто. Если к ней являлись гости с дарами, она всегда звала меня, прежде чем принять их, и я сидела на укладке сбоку от нее и чуть пониже. А если гости приходили к Мальфрид, то она звала нас обеих. Княгиня восседала на самой высокой укладке, а родственницы по бокам: с одной стороны мы с Эльгой, с другой – Ростислава, Милочада и их подросшие дочери.

Кроме меня, Эльга еще звала в таких случаях жен старших Ингваровых хирдманов (в том числе Славчу и Зорану), но я получала самый лучший подарок сразу следом за ней, как ее кровная родственница.

Поскольку Ингвара в городе тоже называли князем, то и княгинь в Киеве получилось две.

И я видела, что обеим это неприятно: Эльга порой искоса посматривала на Мальфрид – та была помехой на пути моей сестры к самому высокому месту, а Мальфрид на нее – как на скрытую угрозу своему положению.

Стыдно сказать, но в то время у меня имелось больше греческих платьев, чем у Эльги.

Свенгельд был куда богаче Ингвара, а они оба, муж и его отец, ко мне благоволили. Я была именно такая жена и невестка, в какой они нуждались: хорошо следила за домом, так что им было не стыдно перед бесконечными гостями за свой стол, рожала детей и никогда не лезла не в свое дело. А любовь свою они выражали в соответствии с заключенным рядом: дарили мне цветное платье, украшения и всякий раз, как кто-то привозил в Киев бусы, присылали того человека ко мне с предложением взять сколько чего захочу. Думаю, Свенгельд потому и не женился больше, что я была так хороша: отец и сын опасались, что мы с его новой женой переругаемся и все пойдет прахом, а им придется раскошеливаться на вдвое больше платьев и бус, чтобы мы не завидовали друг другу.

Но куда же мне было больше? У меня уже было три снизки, куда еще-то? Шея ведь не железная.

Однако тайнами Эльга теперь делилась со мной редко.

Мое место рядом с ней занял Ингвар.

Я видела, что они доверяют друг другу и что она осведомлена о помыслах своего мужа гораздо лучше, чем я – своего.

Я надеялась, что проклятие дремучего леса наконец отступилось и жизнь наладилась.

Только в одном оно еще сказывалось. Через полтора года у меня было уже два ребенка, а у нее – по-прежнему один…

Но тогда нам было ведь всего по восемнадцать лет (мы даже еще не сбились со счета), и будущее сулило много добра.

Да и мне было не на что жаловаться.

Правду сказать, у меня совсем не оставалось досуга ходить по гостям: на руках у меня было двое маленьких детей, множество прочих домочадцев и хозяйство сразу двух воевод, к которым что ни день таскались целые ватаги. Ингвар и Мистина это называли «заниматься пивосвинством», что означало есть свинину, пить пиво и обсуждать «Рагнара Лодброка… маленьким». Мы пекли хлеб чуть не через день, а горшки и миски, которые гости то и дело колотили на пирах, непрестанно лепил нарочно для этого купленный холоп. Свенгельд следил, чтобы его хирдманы всегда были одеты лучше всех, поэтому три челядинки шили рубахи, порты, свиты, даже кафтаны.