Невестка Приама припоминает последний раз, когда она видела троянского супруга. Десять дней тому назад он покидал город, спеша на поединок с Аполлоном. Никогда ещё Парис не выглядел столь уверенно в элегантных доспехах из блистающей бронзы, с откинутой гордо головой, долгой, точно у жеребца, гривой из льющихся по плечам волос и сияющей улыбкой, обращённой к Елене и тысячам троянцев, что, ликуя, взирали на него со стены у Скейских ворот. Быстрые ноги уверенно несли его «навстречу неувядаемой славе», по выражению любимого царского аэда. Впрочем, в тот день они влекли хозяина прямо к погибели от рук разъярённого Аполлона.

«И вот он умер, и если верить подслушанным пересудам, тело го обожжено и покалечено сверх меры, кости сокрушены, безупречный золотой Лик превращён огнём и бесстыжую оскаленную маску, синие очи расплылись по глазницам тягучей колёсной мазью, клочья зажаренной плоти повисли на обгорелых скулах, словно… словно… начатки – первые закопчённые куски жертвенного мяса, которые швыряют с алтаря на землю, признав их негодными».

Женщина зябко ёжится на холодном рассветном ветру, глядя, как над крышами курится дым. На юге, со стороны ахейского лагеря, взмыли с рёвом вдогонку отступающей колеснице три зенитные ракеты. Дочь Зевса успевает заметить эту колесницу – короткую, яркую, точно утренняя звезда, вспышку, вслед за которой уже тянутся выхлопные ленты греческих снарядов. Блестящее пятнышко без предупреждения пропадает из вида, и небо пустеет. «Удирайте на свой осаждённый Олимп, жалкие трусы», – злорадствует Елена Троянская.

Звучат сирены отбоя. Улица под балконом в особняке Париса поблизости от разгромленного Приамова дворца вдруг заполняется бегущими людьми: команды с вёдрами торопятся на северо-запад, туда, где к зимнему небосводу по-прежнему тянется дым. Над крышами гудят летающие машины, более всего похожие на хитиновых чёрных шершней с колючими шасси и крутящимися на шарнирах прожекторами. Некоторые моравеки, как она знает по опыту и полуночным объяснениям Хокенберри, запоздало полетят «прикрывать город с воздуха», другие помогут загасить пламя. А потом будут несколько часов заодно с людьми вытаскивать из-под завалов изувеченные тела. Елена, которой знакомо в городе едва ли не каждое лицо, прикидывает, чьи же души перенеслись в бессолнечный Аид, едва дождавшись утра.

«Утра поминальной тризны по Парису. По моему милому. Моему глупому, обманутому любимому».

Начинают ворочаться служанки. На пороге спальни возникает самая старая из них – Эфра, мать царственного Тезея, бывшая афинская правительница, увезённая братьями Елены в отместку за похищение сестры.

– Сказать девушкам, чтобы приготовили ванну, госпожа? – спрашивает она.

Невестка Приама кивает. Ещё с минуту она смотрит в яснеющее небо. Дым на северо-западе густеет, а затем понемногу рассеивается, по мере того как пожарные команды с помощью моравеков расправляются с пламенем. Боевые шершни роквеков без всякой надежды продолжают погоню за квант-телепортировавшейся колесницей. Проводив их беглым взглядом, Елена Троянская разворачивается и возвращается в покои, шурша босыми ступнями по холодному мрамору. Пора как следует подготовиться к погребальному обряду и встрече с обманутым супругом после десяти лет разлуки. Кроме того, это первое публичное собрание, на которое одновременно явятся Гектор, Ахиллес, Менелай и Елена, а также многие другие троянцы наравне с ахейцами.