Но потом имя отняли у ребёнка вместе с семьёй, и подарили кое-что взамен — веру в то, что некоторые имена сильнее других. Некоторые имена калечат и убивают.
— Лис, — ласково позвала Фланни, отгоняя людей в униформе, окруживших кричащего ребёнка. — Я боялась, что опоздала…
— Заткните его кто-нибудь. Раздражает.
— Ты как лисёнок. Маленький и дрожишь.
— Не понимаю, зачем оставлять его в живых? С гнилого дерева — гнилое семя\
Фланни махнула рукой, и холодное дуло револьвера, направленное прямо между серых заплаканных глаз, растворилось и исчезло.
— Я как-то прикармливала одного лисёнка. Он повадился копошиться в мусорных баках зимой и однажды застрял, представляешь? Прямо в топке. Или посадил его кто туда. Не знаю. Когда вытащила бедняжку, он весь был в саже. Я отмыла и подлечила его, но всё равно называла серым лисом.
Тычок в рёбра. Колени больно стукнулись о мостовую.
Фланни погладила ушибленный бок, ноющий фантомной болью, и всё тут же прошло.
Он вырос, стал сильным и смелым, вернулся в лес и обрёл свободу, — женщина с тоской вздохнула, а затем что-то зазвенело и откололось.
— Будет чуточку больно, но ты не шуми, иначе Карстен услышит. Он считает, лишь вера в Императора сможет исцелить твой недуг, — в голосе Фланни звучали опасные ехидные нотки, за которые можно было самой очутиться на морозе без одежды. — Только не кричи, милый. Как не кричал Серый Лис, когда его лапы прикипали к горячей печной заслонке.
Сгиба локтя нежно коснулась смоченная в спирте ватка, а затем тонкая игла нырнула под кожу.
— Не сдавайся, Серый Лис. Выберись из печки.
* * *
— Ну, господин Фланнаган? — губы женщины приподнялись, обнажая звериный оскал. — Что вы скажете на это?
На стол легли свидетельства смерти и газетная вырезка о страшном пожаре, едва не унесшем жизни целого квартала. Лишь благодаря вовремя разбудившему жителей неизвестному мальчишке удалось не дать огню захватить соседние дома.
— Что скажу? — прочистил горло Серый Лис, переворачивая бумаги к себе. — Вполне очевидно, что эти вырезки, госпожа Агата, очень старые. История, изложенная на них, никак не связана ни с вашим обвинением, ни с Императором, ни с культом.
Ищейка улыбнулась.
— Тогда, может, расскажите, где были вы в ночь пожара?
* * *
— Нравится? — Фланни положила ему на кровать самодельную игрушку с двумя колёсами.
— Нравится, — бледные пальцы вцепились в неуклюже собранный пароцикл.
— Повторим, что выучили?
— Во снах моих бродил я долго по раскалённой пустыне, пока не увидел мужчину в блестящих одеждах. Упал я перед Ним на колени и попросил воды.
— А он?
— Он махнул рукой, и небо, не знавшее дождя уже несколько сезонов, разразилось ливнем, превратившим пустыню в цветущий сад.
— Как звали того мужчину, Алистер?
Фланни придирчиво разглядывала сгибы локтей ребёнка. Тонкая работа. Карстен в жизни не догадается. Пусть и дальше считает её тупой шлюхой, но в чем-то он прав: в болезнях она разбиралась хорошо, и уколы ставила коллегам по цеху самые профессиональные.
— Он есть сущее! Он есть всё!
— Имя!
— Он отринул имя. Имя есть проклятье смертных. Имя пишут на надгробьях людей, а Он не человек, Он есть Император, — с неподдельным благоговением выдохнул мальчик.
— Умничка! Хочешь булочку с корицей? — пухлые губки сложились в милую улыбку. |