«Ого, – подумал тогда я, – возможно, философские блуждания я унаследовал не только от отца. Для любительницы весьма неплохо».

– Ну, я только что выпил около тысячи «пинт пива» с Виолой за последние несколько месяцев. И мне правда хотелось бы выпить еще сотню тысяч, – пробормотал я с несчастным видом.

– Видишь? – мать улыбнулась мне. – У тебя уже появилась надежда.

λ6

Тридцать четыре

Я в одиночестве стою на террасе и с трудом верю, что жизнь дала мне второй шанс, что Виола вернулась. Мне хочется побежать в ближайшую церковь, упасть на колени и возблагодарить какое угодно божество, которое даровало мне это чудо. И поклясться, что я научусь на своих ошибках.

Это все, что мы, люди, можем сделать.

Я также понимаю, что мои личные травмы – как и травмы прочих собравшихся в Пандоре – незначительны по сравнению со страданиями людей в других частях света. Никто из нас не испытал войну, голод или геноцид.

Мой дневник десятилетней давности – просто моментальный снимок маленьких жизней в огромной Вселенной. Но это наши жизни, и наши проблемы нам кажутся большими. Иначе человечество прекратило бы свое существование, потому что, как мудро сказала мне мать (и я уверен, Пандора согласилась бы), нас наделили врожденным даром надежды.

Оркестр переходит в режим праздника, и люди начинают танцевать. Я вижу Джулз с Берти и Алексиса с Ангелиной. Потом замечаю человека, во все глаза уставившегося на танцующую с матерью маленькую Пичиз.

Андреас – или Адонис, как мама и Сэди когда-то прозвали его. Ее отец.

Сглатываю, мелькает мысль, что это некий странный кармический опыт, астральное путешествие, и я словно возвращаюсь в тот миг, когда Саша впервые увидел меня на свадьбе мамы с папой много лет назад. Возможно, стоит поговорить с Сэди. Попытаюсь поделиться с ней своим опытом по данному предмету. «Предмету», который был причиной глубочайшей боли для большинства людей (кроме киприотов), собравшихся здесь сегодня. Призрак на этом празднике – тот, кто не здесь, – это, разумеется, мой отец. Саша… Александр, если хотите.

Подхожу к краю террасы, наклоняюсь над балюстрадой и смотрю на звезды. Интересно, смотрит ли он сверху на всех нас, прикладываясь к бутылке виски и смеясь над переполохом, который устроил далеко внизу.

И впервые я ощущаю в себе… сочувствие. В конце концов, недавно я сам испортил себе жизнь: совершил простую человеческую ошибку и едва не потерял то, что мне всего дороже.

Я знаю, что всю жизнь буду стремиться быть лучше, но точно так же знаю, что удаваться это будет не всегда. Я могу только стараться максимально приблизиться к идеалу.

– Алекс! Иди к нам! – мама, папа, Имми и Фред стоят маленьким кружком, держась за руки.

– Доброй ночи, папа, – шепчу я блистательному ночному небу.

Возвращаюсь к ним и беру руку матери с одной стороны и Имми с другой. Мы танцуем в кругу под какой-то странный – бузучный – вариант того, что, полагаю, изначально было мелодией под названием «Помпеи». По крайней мере, так говорит Фред, поскольку нынче именно он в курсе таких вещей.