— А как же отец? Он-то что «занимает», если это вообще что-нибудь означает?

— Я сейчас говорю не о нем! Я доберусь и до него, можешь не сомневаться, и, кстати, без твоей помощи. Сейчас речь о тебе и о том, чего ты можешь не знать в свои пятнадцать лет. В моем доме, Люси, мы придерживаемся других методов. Мы сначала говорим с человеком, стараемся наставить его на путь истинный.

— А если он не слушает?

— Мы и тогда не отправляем его в тюрьму. Это тебе ясно?

— Нет!

— Люси, не я выходил за него замуж. Не я живу с ним в одной комнате.

— Ну и что?

— А то, что я говорю тебе — есть множество вещей, великое множество вещей, о которых ты не имеешь ни малейшего понятия.

— Я знаю, это твой дом. Я знаю, ты пустил его в дом, и чтобы он ни устраивал ей, что бы он ей ни говорил…

— Я пустил в дом мою дочь, вот что я сделал. Я пустил в дом тебя. Ват так обстоит дело, Люси. Я делаю, что могу, для людей, которых люблю.

— Да, — сказала она, и глаза ее наполнились слезами — но, может, не ты один так поступаешь.

— О, мне это хорошо известно, детка. Но, милая, неужели ты не понимаешь — они ведь твои родители.

— Тогда почему ж они не ведут себя как родители! — крикнула она и выскочила из комнаты.

Потом настала очередь Берты.

— Я слышала, что она сказала тебе, Уиллард. Я слышала этот тон. Это то, к чему я давно привыкла.

— Но я тоже привык, Берта. Мы все привыкли.

— И что же ты намерен делать? Где конец ее выкрутасам? Когда она в пятнадцать лет захотела стать католичкой, я думала, что это ее последняя выходка. Убежать к монахиням, провести у них целый уикенд! А теперь еще и это.

— Берта, мне больше нечего сказать. Я пытался и так и эдак, и после этого…

— После этого, — сказала Берта, — мы получили наотмашь! Я бы не поверила, если бы услышала от посторонних. Втянуть всю семью в публичный скандал…

— Берта, она потеряла голову. Она испугалась. Это ведь все он устроил, идиот проклятый.

— Хорошо, любому дураку было ясно, что здесь произойдет. И любой дурак может предсказать, что будет дальше, — наверное, в следующий раз она вызовет ФБР.

— Берта, я сам займусь этим. Ты преувеличиваешь, и это вовсе не помогает делу.

— С чего же ты собираешься начать, Уиллард? Отправишься за ним в тюрьму?

— Я подумаю и тогда приму решение.

— А пока ты решаешь, я хочу напомнить тебе, Уиллард, что люди по фамилии Хиггл были среди основателей этого города. Люди по фамилии Хиггл были среди первых поселенцев, трудами которых этот город возник на земле. Мой дедушка Хиггл строил, кстати, эту тюрьму, Уиллард. Я рада, что его уже нет в живых, что он не видит, для кого построил ее.

— Я знаю все это, Берта. Мне это хорошо известно.

— Вы не считаетесь с моей гордостью, мистер Кэррол. Я ведь тоже человек.

— Берта, она больше не будет.

— Она не будет? Она завалила комнату четками, статуэтками и прочим католическим хламом. А теперь еще и это! Она, как я вижу, хватила через край!

— Берта, я уже объяснил тебе: она испугалась!

— А кто тут не испугается, когда этот варвар начинает бушевать? В прежние времена таких, как он, сажали в поезд и выдворяли из города.