Мы входим.

Комната выглядит неплохо. Пара кресел, низенькая кровать на колесиках, которую на день принято задвигать, в конце комнаты стоит нечто, отдаленно напоминающее бар. На нем – бутылка, вроде бы виски, на ярлыке которой написано: «Настоящий коньяк», но мне она кажется чуточку подозрительной. Рядом – несколько стаканов и графин с водой.

– Привет, Домби! Как дела? Мы не виделись целых два года. Ты еще помнишь наше лондонское дельце?

– Помню, помню, такой-разэтакий. Ты тогда переманил у меня хорошенькую девчонку. Разве такое забудешь?

– Послушай, я никогда ни у кого не уводил девчонок. Она отказалась от тебя по собственному желанию, уверяю тебя. Но я понимаю, что тебе это пришлось не по вкусу.

– Вот еще, стал бы я переживать из-за бабенки. Самое трудное – это от них вовремя отвязаться. Ну а что касается меня, то во мне что-то есть. Парижские девочки вроде бы сразу поняли это. Во всяком случае, у меня сложилось такое мнение.

– Это в тебе что-то есть? Послушай-ка, Джимми, ты слышишь этого типа? Этого невозможного воображалу? В нем что-то есть? В нем, видите ли, есть очарование!

– Особенно сейчас, когда его щеку раздуло от флюса, – фыркнул Джимми.

– Ладно, ладно, ребята. О'кей. Я вижу, вы просто завидуете мне, – петушился Домби. – Я знаю, Джимми приглянулась моя девочка, и вы ждете ее прихода. Но она без ума от меня. Совсем ошалела. Она даже считает меня хорошим парнем.

– Ну, предполагается, она должна быть совсем потрясающей.

– Конечно, так оно и есть, – соглашается Домби. – Эта крошка просто умница. У нее есть шестое чувство.

– Вы только послушайте его! – говорю я. – У нее шестое чувство только потому, что нет пяти других, раз она прилипла к тебе.

– Постойте, вы, петухи, – охлаждает нас Клив, – мы же сюда собрались по делу.

– Да? Что за дело?

Вообще-то я догадывался, какого рода дело могло привести Клива, хорошего частного детектива и красивого малого, в Париж. Похоже, что кто-то нарушил закон.

Домби встряхнул бутылку и, выбив пробку, пододвинул ее ко мне вместе со стаканом. Я выпил.

– Послушай, Лемми, – приступил к делу Домби, – про тебя все говорят, что ты умеешь держать нос по ветру. Но сейчас вроде бы ты оказался в немилости у начальства.

– Да ну? Не собираешься ли ты лишить меня спокойного сна? Что такого я натворил?

– Мне думается, снова вся проблема в бабенках. Последнее дело, которым ты занимался, там была какая-то закавыка. Кто-то донес боссу, что ты увлекся слегка одной жгучей особой, вроде бы ее зовут Марселиной, той самой, которую они раскололи. Вот ему и пришло в голову, что ты слегка распустил язык: кое-что наболтал лишнего.

– Уж не знаю, кто занимался доносами, но это законченный брехун. Я умею обхаживать красоток, и не распуская языка.

– Ясно. Надеюсь, ты сумеешь его в этом убедить. Понимаешь, он вбил себе в голову, что кто-то слишком много откровенничает, и он убежден, что это ты.

– Подумайте только! – Я налил себе еще виски.

– Особенно не переживайте, Лемми, – вмешался Клив. – Послушайте, от девчонок вечные неприятности, верно? Но меня-то вытащили сюда из Нью-Йорка только потому, что шефу показалось, что я должен кое-что знать. Вот он и отозвал меня из агентства и прямиком направил сюда. Задал мне кучу вопросов, так что мне пришлось выложить все, что я знал.

– Все это прекрасно, – проворчал я, – но хотелось бы мне знать, какой подлец наплел ему, будто я распускаю язык с девчонками?

Домби пожал плечами, и на минуту в комнате воцарилось общее молчание.