|
Лоран остановил проезжавший мимо пустой фиакр и поехал в Монморанси. Он дал себе слово провести там неделю и не появиться у Терезы раньше чем через две. Однако он пробыл за городом только два дня, а на третий, вечером, уже подходил к дверям домика Те-резы, как раз в ту же минуту, что и господин Ричард Палмер. – О, как я рад вам видеть, – сказал американец, протягивая ему руку. Лорану пришлось тоже протянуть руку, но он не смог удержаться и спросил у госпо-дина Палмера, почему тот так рад его видеть. Иностранец не обратил внимания на довольно дерзкий тон художника. – Я рад, потому что мне нравится вы, – ответил он с обезоруживающей сердечно-стью, – а мне нравится вы, потому что я восхищаюсь вы! – Как? Вы здесь? – удивленно спросила Тереза, обращаясь к Лорану. – А я сегодня вас и не ждала. И Лорану показалось, что в этих простых словах прозвучал необычный холодок. – Ах, вы легко бы примирились с моим отсутствием, – ответил он тихо, – и я боюсь, что нарушаю вашу очаровательную встречу. – Это тем более жестоко с вашей стороны, – возразила она все тем же игривым то-ном, – что вы, кажется, сами хотели оставить нас вдвоем. – Вы на это рассчитывали, раз не отменили сегодняшней встречи! Так мне уйти? – Нет, оставайтесь. Придется как-нибудь перенести ваше присутствие. Американец, поклонившись Терезе, достал свой бумажник и вынул оттуда письмо, ко-торое ему поручили ей передать. Тереза с невозмутимым видом пробежала его глазами, не сказав ни слова. – Если хотите ответить, – сказал Палмер, – то у меня есть оказия в Гавану. – Спасибо, – сказала Тереза, выдвигая ящик маленького столика, стоящего возле нее, – я не собираюсь отвечать. Лоран, следивший за всеми ее движениями, увидел, что она положила это письмо вме-сте с несколькими другими, из которых одно бросилось ему в глаза – он узнал форму кон-верта и надпись. Это было письмо, посланное им Терезе два дня тому назад. Не знаю поче-му, ему было неприятно видеть это письмо рядом с тем, которое только что передал Терезе Палмер. «Она дает мне отставку, – подумал он, – вместе со всеми своими неудачливыми воз-дыхателями. Но ведь я не имею права на такую честь. Я никогда не говорил ей о любви». Тереза завела речь о портрете Палмера. Лоран упрямился, следя за каждым взглядом и каждой интонацией своих собеседников; ему все казалось, что они тайно боятся, как бы он не уступил; но они настаивали так искренне, что он успокоился и устыдился своих подозре-ний. Если Терезу что-то и связывало с этим иностранцем, то ведь она была свободна, жила одна, ни перед кем не имела обязательств и всегда презирала людскую молву. Зачем ей был такой предлог, как этот портрет? Разве не могла она и без того часто и подолгу принимать у себя предмет своей любви или прихоти? Как только Лоран успокоился, он перестал стесняться. – Так вы американка? – с любопытством спросил он Терезу, время от времени перево-дившую на английский язык те реплики, которые Палмер не вполне понимал. – Я? – ответила Тереза. – Разве я не говорила вам, что имею честь быть вашей соотече-ственницей? – Но вы так хорошо говорите по-английски! – Откуда вам знать, хорошо ли я говорю, раз вы сами не знаете по-английски. Но я по-нимаю, в чем дело, потому что мне известно: вы любопытны. Вы хотите спросить, знакома ли я с Диком Палмером со вчерашнего дня или уже с давних пор. Ну, так спросите у него. Палмер не стал ждать вопроса, который Лоран вряд ли решился бы ему задать. Он от-ветил, что уже не в первый раз во Франции и что он встречал Терезу у ее родственников, когда она была еще совсем девочкой. У каких родственников – не объяснил. Тереза часто говорила, что она не знала ни отца, ни матери. |
