Женщина кричала и дергала перед собой руками так, словно ее завели ключиком. «ТТ» дернулся в руке мужчины еще раз, и крик прервался на самой высокой ноте. В кабинете при закрытых окнах кисло пахло сгоревшим порохом и сладко — «Опиумом». Перемешавшись, запахи дали стойкий аромат неприятностей, которые неминуемо должны были закончиться трагедией.

Она состоялась.

Хотынцев попытался подняться на ноги, схватился рукой за стол, но вторая пуля вошла ему в голову над левой бровью. Результат такого попадания был просто жутким.

Куски чего-то белого вперемешку с бордовым врезались в оконное стекло. По пластиковым рамам стала медленно стекать студенистая масса. Вид ее был ужасен, отвратителен, но мужчина ничем не выдал своего волнения, даже не попятился назад.

Наполовину обезглавленный Хотынцев, уже мертвый и не такой грозный, тотчас свалился под стол. Оттуда не доносилось ни звука. Нога, обутая в ботинок с надписью «Salamander» на подошве — мужчина ясно прочитал это слово, — перестала сучить и размазывать по полу черную кровь.

Убийца перевел взгляд на женщину. Кричать она уже не могла. Пуля вошла ей в живот, и теперь из ее груди вырывался лишь стон боли и страха. После выстрела Голощекина так же, как и ее коллега, терла пол подошвами высоких сапог. Юбка, и без того короткая, заползла к поясу, и теперь стрелку было хорошо видно ажурное белье. Женщина не могла совладать с болевым шоком и сползла со стула. Ее юбка окончательно потеряла свое предназначение. Теперь казалось, что на ней нет ничего, кроме этой белой блузки, окровавленной посередине, чулок на резинках и белых, соблазнительных трусиков, которые на глазах становились бурыми. Из-под ног женщины расползалась прозрачная пузырящаяся лужа.

— Ты уж прости, — сухими губами проскрипел мужчина, надеясь, что сотрудница прокуратуры его слышит.

Он поднял пистолет и заглянул в распахнувшийся женский рот. Из него вылетел безмолвный крик, молящий о пощаде, или же проклятье. Убийце, впрочем, это было безразлично.

Он нажал на спуск, стараясь попасть в сердце. Наблюдать второй раз за тем, как с треском разлетается черепная коробка, ему не хотелось. Одно дело, когда в гробу лежит мужчина, и другое — женщина. Смерть не должна изувечить ее.

Тело под ним дернулось, и голова рухнула на пол. Ноги же, затянутые в черные чулки, продолжали трястись, словно в сердце вошла не пуля, а заточенный провод высокого напряжения.

Наверное, это была не месть и не ярость, когда он стрелял в нее в третий раз. Так вот выглядела самая ужасная помощь одного человека другому, когда первый старается уберечь второго от мучений.

Стройные точеные ноги, залитые кровью, дрожали так, словно в тело жертвы кто-то вогнал еще один провод. Стараясь не смотреть на это, мужчина вывалился из кабинета, пахнущего смертью, в коридор. Он уже не пытался скрыть, что в руке его находится пистолет.

Убийца хотел закончить обход кабинетом городского прокурора, но теперь уже точно знал, что оттуда нужно было начинать. Тогда это оказалось невозможно по причине того, что там находились посетители. В этих совершенно невинных людей пришлось бы стрелять. Поступать так мужчина не хотел. Он убивал из чувства долга и сейчас давал себе полный отчет в том, что главная мишень в этом здании останется непораженной. Стрелок увидел в конце коридора две тени в серой форме и осознал, что работа осталась незавершенной.

Треск выстрелов застал его врасплох. Полицейские открыли огонь с расстояния тридцати метров, быстрее, чем он успел поднять руку.

— Оружие на пол! Положи оружие на пол! — доносилось до него как во сне.

Прильнув к стене, чтобы исключить рикошет от нее, мужчина быстро оценил ситуацию и направился в тупик. Коридор на третьем этаже заканчивался окном.

— Бросай оружие, тварь! — Один полицейский уже почти подошел на то расстояние, из которого «макаров» в состоянии прицельно поразить цель.