— Но нам понадобится фотография, чтобы послать ее нашим агентам, — предупредил его Фом. — Я обещаю вам, что она не появится в прессе — я гарантирую вам секретность.

— Нет. К тому же у меня нет ее фотографии.

— Фотография есть в ее паспорте.

— Но паспорт у нее. Она всегда носит паспорт в своей сумочке.

Хотя Фом не поверил ему, он напомнил себе, что упрямство его клиента берет истоки в инстинктивном желании защитить свою дочь.

— Если мы хотим найти ее, нам понадобится ваше сотрудничество, — заметил он.

— Я это знаю, — сказал Кросс. — Я не собираюсь что-то утаивать на вас. Закурите?

Он дал Фому сигарку и закурил сам.

— Вот вам полная информация, — объявил он. — Я британец, но большую часть своей жизни я провел в Австралии, Канаде и США. До недавнего времени я был сравнительно беден. Потом я получил концессию на добычу в шахтах, и это обещало сделать меня миллионером. Я не мог ждать, пока они будут разработаны, и продал их, а сразу после этого добыча руды заглохла. Клянусь вам, что в этом не было никакого мошенничества — лишь интуиция, чутье, — но я получил множество писем с угрозами. Люди считали, что я схитрил, подложив в шахты хорошие образцы, чтобы выгодно их продать, — а трое из них посчитали, что самое время поехать в Европу.

Фом был более-менее уверен в том, что услышит нечто подобное, но никак это не прокомментировал. Для его клиента не имело значения, верит он ему или нет. Важно было работать над делом без предрассудков. Он заметил:

— И это сводится к следующему: вы не хотите огласки, ведь так вы наведете на свой след кого-то из этих разочарованных людей?

Кросс энергично закивал, а потом добавил:

— Понимаете, если один из этих глупцов захватил Эвелин, то он делает это скорее из мести, чем ради выкупа. Вот почему я не могу исключить возможность похищения.

— В таком случае ее, должно быть, схватили после того, как она покинула Померанию Хаус. Вы ведь знаете, она не могла быть похищена в здании, прямо на ваших глазах. Почему ваш шофер не заметил ее, когда она выходила?

— Потому что большую часть времени он ездил на машине вокруг дома. Когда мы приезжали туда до этого, полицейский отчитал его за то, что он слишком надолго припарковался на площади.

— Ваша дочь оставила свою шляпку в машине. Что-нибудь еще?

— Да, свое меховое пальто. Сумочка была при ней.

— Понимаю… Опишите ее?

— Ей девятнадцать лет. Скажем, когда она на каблуках, в ней пять футов семь дюймов. Я не знаю ее веса, но она стройная. Белокурые волосы. Она носит длинное каре и завитые локоны спереди. Голубые глаза, круглое лицо. Хороший макияж. Ей приходится скрывать небольшое красное пятно у левого глаза, родимое пятно.

— Это пятно — удачная примета, — прямо сказал Фом. — Это позволит не возить вас по всей стране, чтобы опознать жертв несчастных случаев. На ней была какая-то выделяющаяся одежда?

— Нет, это был обычный парадно-выходной наряд: черный костюм, очень короткая юбка, бежевые чулки, нитка жемчуга и белая камелия.

Пока Кросс набрасывал этот подробный портрет, Фом проклинал современную стандартизацию. Он понимал, что у него было бы больше шансов, если бы у пропавшей девушки были черные волосы, зеленые глаза и запоминающееся лицо с тонкими чертами.

— У нее была какая-то любовная связь? — спросил он.

— Я не знаю, — ответил Кросс. — Вокруг нее всегда была толпа поклонников. Я слишком привык к ним, чтобы обращать на это особое внимание.

— Вы знаете, как она проводила здесь свое время?

— Нет, я весь день отсутствовал по делам.