— Но что это за особенные моменты? — настаивала Беатрис.

Поскольку Виола была обучена ораторскому искусству, но вместе с тем лишена возможности демонстрировать свои умения, она любила звучание своего голоса.

— Момент трепета и ослепления, — ответила она. — Будто пена, летящая вам в глаза, когда вы плывете в море. Вот он был — и вот прошел. Что-то значимое разочаровывает. Ты ожидаешь от этого слишком многого или слишком нервничаешь и волнуешься, чтобы осознать это. Ты можешь насладиться этим лишь впоследствии. Не думаю, что кто-то может быть счастливым, пока не сможет запечатлеть такой момент.

— И что тогда происходит?

— Ничего. Абсолютно ничего… Просто ты жив… и осознаешь это.

В свою очередь, Виола обнаружила в Беатрис любопытную смесь качеств. Помимо того, что она много читала, она также путешествовала и помнила места, которые повидала. В некотором отношении она была умным и добрым взрослым человеком, искренне сочувствующим беднякам, но в прочих областях она оставалась неразвитой, как ребенок. К сожалению, она унаследовала толику хитрости от своего отца и радовалась, демонстрируя свою тонкость на фоне уступающих ей по уму остряков.

В целом, однако, она помогла оправдать в глазах Виолы поросль богатых девиц. Ситуация часто бывала деликатной, особенно когда Виоле приходилось быть тенью, маячащей на заднем плане всякий раз, когда наследница принимала молодых людей. Но если один из них осмеливался возмутиться насчет ее присутствия, Беатрис яростно цыкала на него, будто крокодил с больными зубами.

Виола редко видела миллионера. Он был невысоким, худощавым, неприметным человеком, преданным своим женщинам, но в остальном столь незначительным, что она — совсем не осознавая, какой властью он обладает в финансовом мире, — про себя называла его «простофиля Билли» и имела абсолютно неверное представление, что он находится под контролем собственного богатства. В своем воображении она представляла его марионеткой, которая бредет по рынку по пятам за своими неуправляемыми миллионами посреди хаоса, устроенного убегающими в панике быками и медведями. Скоро она потеряла и свое благоговение перед миссис Стерлинг, которой ставила в заслугу лишь преданность идеалам. Эта важная маленькая леди была истинным филантропом и одновременно простой и доброй женщиной. Она была совершенно свободна от снобизма, что отчасти было связано с тем, что семья Стерлингов считала себя выше того, чтобы утруждать себя признанием общественных ценностей.

Добравшись до сути, Виола выяснила, что настоящей страстью в жизни миссис Стерлинг был бридж. Хотя из уважения к остальным она настаивала на низких ставках, ей всегда хотелось выигрывать, а достойно проигрывать она не умела. Главным образом из-за ее пристрастия к бриджу Рафаэль Кросс был столь частым гостем в их отеле.

Несмотря на отсутствие новостей о его дочери, он всегда составлял им отличную компанию. Кросс обладал запасом забавных рассказов о приобретенном им опыте, и большинство из них несли на себе печать богатого воображения. Но он был и хорошим слушателем, даже если не мог удержаться от соблазна в ответ на чужую историю рассказать свою.

Только когда его заставали врасплох, его друзья могли обнаружить признаки напряжения во внезапно обвисших лицевых мышцах и пустом взгляде, будто он искал кого-то, кого здесь не было.

— Всякий раз, когда он застывает, как манекен, он далеко отсюда, — доверительно сказала миссис Стерлинг Виоле. — А вы заметили, как он смотрит на Беатрис?

— Да, — согласилась Виола, которая всегда могла должным образом оценить эмоции. — В его глазах тоскливая жажда. Это трагично.

Помимо естественного сочувствия, которое Виола испытывала к нему, Кросс предоставил ей еще одну причину быть ему благодарной.