А потом я услышал у себя над головой ее голос - она пела, как поют слепые, от души:
В радостях, под сада сенью
И тут, откликаясь на этот призыв, во мне ожили все воспоминания о том, что было в начале лета.
В радостях, под сада сенью,
Боже, грешных нас согрей,
Хоть твое благословенье
В скорби нам куда важней.
Она пропустила неуместную пятую строчку и повторила:
В скорби нам куда важней!
Я видел, как она перегнулась через перила на галерее, и ее сложенные руки сияли, словно жемчужины, на фоне дубового дерева.
- Это вы - с другого конца графства? - окликнула она меня.
- Да, я - с другого конца графства, - ответил я со смехом.
- Как долго вас не было. -Она проворно спустилась с лестницы, слегка касаясь одной рукою широких дубовых перил. - Прошло два месяца и четыре дня. Лето уже кончилось!
- Я хотел приехать раньше, но вмешалась Судьба.
- Так я и знала. Пожалуйста, сделайте что-нибудь с этим камином. Мне не позволяют им заниматься, но я чувствую, что он плохо себя ведет. Задайте ему хорошенько!
Я взглянул по обе стороны глубокого камина, но отыскал лишь полуобгорелый кол и подтолкнул им в пламя обугленное полено.
- Он не гаснет никогда, ни днем, ни ночью, - сказала она, как бы стараясь что-то объяснить - На всякий случай, понимаете ли, вдруг кто-нибудь придет и захочет погреть ноги.
- Здесь, внутри, еще очаровательней, чем снаружи, - пробормотал я.
Красноватый свет залил отполированные и тусклые от старости панели, а розы с эмблемы Тюдоров и львы на галерее словно ожили и обрели цвет. Выпуклое зеркало в раме, увенчанной орлом, вобрало все это в свою таинственную глубину, вновь искажая уже искаженные тени, и галерея стала похожа на борт корабля. К исходу дня надвинулась гроза, туман спустился вязкими клубами. Сквозь незанавешенные створки широкого окна мне было видно, как кони доблестных рыцарей вставали на дыбы и грудью встречали ветер, который бросал на них легионы сухих листьев.
- Да, дом, вероятно, красив, - сказала она - Хотите посмотреть? Наверху еще довольно света.
Я поднялся вслед за ней по прочной, шириной с целый фургон, лестнице на галерею, куда выходили тонкие двери, украшенные резьбой в елизаветинском стиле.
- Вы пощупайте щеколды, они поставлены низко, чтобы дети могли достать.
Она распахнула легкую дверь внутрь.
- Кстати, а где они? - спросил я - Сегодня я их даже не слышал.
Она помедлила с ответом. Потом сказала тихо:
- Я ведь их только слышу. Вот одна из их комнат - видите, все приготовлено.
И показала комнату со стенами из массивных досок. Там стояли низенькие столики и детские стульчики. Кукольный домик с приотворенной полукруглой передней стенкой соседствовал с большим, серым в яблоках конем-качалкой, покрытым мягким седлом, с которого ребенку легко было залезть на широкий подоконник, откуда был виден луг. Игрушечное ружье лежало в углу рядом с позолоченной деревянной пушкой.
- Наверняка они только что были здесь, - прошептал я.
В полутьме осторожно скрипнула дверь. Я услышал шелест одежды и легкие, быстрые шаги - резвые ноги перебежали смежную комнату
- Я слышала! - вскричала она с торжеством - И вы тоже? Дети, ау, дети, вы где?
Голос ее наполнил комнату, которая любовно вобрала в себя все до последнего, бесконечно нежного звука, но не было ответного возгласа, какой я слышал в саду. Мы торопливо шли по дубовым полам из комнаты в комнату, тут ступенька вверх, там три ступеньки вниз, по лабиринту коридоров, все время подшучивая над беглецами. С таким же успехом можно было бы обшаривать незакрытый садок, куда пустили одного-единственного хорька. Там были бесчисленные дверцы, нищи в стенах, узкие и глубокие щели окон, за которыми уже стемнело, и всюду они могли ускользнуть у нас за спиной, были заброшенные камины, уходившие в стену футов на шесть, и множество дверей в смежных комнатах. |