— Произошло все на Уитчем-стрит, там, где она пересекается с Джексон. Тот, кто это сделал, оторвал ему левую руку с той же легкостью, с какой второклассник отрывает у мухи крылышко. Судебный патологоанатом сказал, что он умер от шока или от потери крови. По мне, так разницы никакой.

— Господи, Билл!

— Наверное, ты удивляешься, почему я тебе этого не говорил. По правде говоря, я тоже удивляюсь. Мы женаты одиннадцать лет, и до сегодняшнего дня ты не знала, как умер Джорджи. Я знаю все о твоей семье, даже о дядюшках и тетушках. Я знаю, что твой отец умер в своем гараже в Айова-Сити, потому что пьяным угодил под бензопилу, которую сам же и включил. Я знаю все это, потому что муж и жена, какими бы занятыми они ни были, через какое-то время узнают друг о друге практически все. И если им становится совсем уж скучно и они перестают слушать, все равно как-то узнают… может, и без слов. Или ты думаешь, я не прав?

— Нет. — Она покачала головой. — Конечно, ты прав, Билл.

— И мы всегда могли говорить друг с другом, так? Я хочу сказать, ни одному из нас разговор не наскучивал до такой степени, что мы предпочитали обходиться без слов.

— Что ж, до сегодняшнего дня я тоже так думала.

— Перестань, Одра. Ты знаешь все, что случилось со мной за последние одиннадцать лет моей жизни. Каждый договор, каждую идею, каждую простуду, каждого друга, каждого парня, который причинил мне зло или попытался это сделать. Ты знаешь, что я спал со Сьюзен Браун. Ты знаешь, что иногда я становлюсь слезливым, если выпью и слишком уж громко завожу пластинки.

— Особенно «Грейтфул дэд», — уточнила она, и он рассмеялся.

На этот раз Одра улыбнулась.

— Ты знаешь и самое важное, то, к чему я стремлюсь, на что надеюсь.

— Да. Думаю, что знаю. Но это… — Она замолчала, покачала головой, задумалась. — Этот телефонный звонок имеет непосредственное отношение к твоему брату, Билл?

— Давай доберемся до сути моим путем. Не старайся загнать меня в эпицентр всего этого, потому что я не знаю, чем тогда все закончится. Оно такое огромное… и такое невероятно ужасное… что я стараюсь подбираться чуть ли не ползком. Видишь ли… мне в голову даже не приходила мысль о том, что я должен рассказать тебе о Джорджи.

Она смотрела на него, хмурясь, потом покачала головой.

— Я не понимаю.

— Я пытаюсь сказать тебе, Одра, что… я не думал о Джорджи двадцать лет, а то и больше.

— Но ты говорил мне, что у тебя был брат, которого звали…

— Я повторил это как факт биографии. И все. Его имя было всего лишь словом. Оно не вызвало никакого отклика в моем сознании.

— Но я думаю, оно, возможно, находит отклик в твоих снах, — произнесла Одра предельно спокойно.

— Отсюда стоны? Плач?

Она вновь кивнула.

— Возможно, в этом ты права. Чего там, ты практически наверняка права. Но сны, которые не помнишь, — не в счет, так?

— Ты действительно утверждаешь, что никогда о нем не думал?

— Нет. Никогда.

Она покачала головой, показывая, что не верит ему.

— Даже о его ужасной смерти?

— До сегодняшнего дня — никогда.

Она посмотрела на него, снова покачала головой.

— Ты спросила у меня перед свадьбой, есть ли у меня братья или сестры, и я ответил, что у меня был брат, но он умер. Ты знала, что мои родители тоже умерли, а у тебя так много родственников, что тебе хватало с ними забот. Но это еще не все.

— В каком смысле?

— В эту черную дыру памяти попал не только Джордж. Я двадцать лет не думал о Дерри.