— Не доброты, а малодушия: то были ведь все же нехристи.

— Нехристи, но не враги: они тебе ничего дурного не причинили.

— Вот оттого-то у меня и рука на них не поднялась… А казаки меня потом высмеивали… И сам атаман объявил мне, что в казаки я не гожусь…

— А я гожусь! — раздалось тут задорно около двух братьев.

— Ах, это ты, Кирюшка? — сказал Илюша и приятельски поздоровался с подошедшим к ним товарищем их детских игр.

— А я гожусь! — повторил Кирюшка. — Я все их свычаи и обычаи уже вызнал и не дам тоже маху. За мою храбрость мне и от дувана их тогда малая толика перепала.

— И не за что! — с нескрываемым презрением заметил Юрий.

— Как не за что? Сам ты, чай, видел, как я одного в ангельский чин снарядил.

— То есть добил раненого и беззащитного? Велика храбрость! Молчать бы тебе, а не хвастаться.

— Да сами-то казаки, ты думаешь, отчего храбры?

— Отчего?

— Оттого, что носят на груди ладанки с барсучьей шерстью.

— Полно тебе вздор городить!

— Ан не вздор. И у Шмеля такая ж ладанка.

— Да польза-то от нее какая?

— А польза такая, что чрез барсучью шерсть дьявол в человека свою дьявольскую злобу и кровожадность вселяет. Вот погоди, как раздобуду я себе тоже барсучьей шерсти…

— И продашь свою душу дьяволу? — возмутился Илюша. — Слушать тебя тошно! Отойди, пожалуй. Так что же, Юрий, — обратился он к брату, — коли тебя не принимают в казаки, так и оставаться тебе у них уже незачем.

— Да ведь ты видишь, что они держат меня здесь взаперти.

— Потому что знают от Шмеля, что ты боярского рода, и хотят получить за тебя богатый выкуп.

— И ничего не получат! Денег у меня никаких нет.

— Да воевода внесет их за тебя, а вышлем ему потом из Талычевки.

— Так вот он нам сейчас и поверит!

— Да ведь он старый друг и приятель нашего деда. Вот хоть сейчас пойдем, попросим его; он предобрый…

— Нет, нет, Илюша, оставь уж, не нужно…

— Как не нужно?

Отошедший в сторонку, но продолжавший прислушиваться к разговору боярчонков, Кирюшка зафыркал в кулак.

— Ты чего там опять? — с неудовольствием обернулся к нему Юрий.

— Выкуп выкупом, а есть у нас причина поважнее!

— Какая причина? Ничего ты, глупый, не смыслишь!

— Кое-что, может, и смыслю. Хочешь, я тебе загадку загану? "Без кого кому цветы не цветно цветут, деревья не красно растут, солнышко в небе не сияет радостно?" Ну-ка, разгадай.

— Пошел прочь! Сказано ведь тебе? — буркнул Юрий, вспыхнув до корней волос. — По людям только пустой говор пускаешь…

— Ага, то-то же! Присушила добра молодца краса девичья.

Юрий гневно топнул ногой.

— Уйдешь ты наконец или нет?

Кирюшка понял, что и нахальству есть предел; в виде последнего протеста свистнув, он ушел вон.

— Про кого он это говорил сейчас? — спросил Илюша. — Уж не про княжну ли полонянку?

— Вестимо, что про нее, — нехотя сознался Юрий. — Видит, дурак, что я жалею ее, как и ее брата-княжича…

— Только жалеешь?

— Только!

— Ты, Юрий, с самим собой не лукавишь? От жалости твоей им ни тепло, ни холодно; вызволить их отсюда ты все равно не можешь.