И уж если говорить начистоту, уверяла она себя, то резкий, волевой подбородок придавал его лицу более агрессивности, нежели красоты. Одним словом, с некоторым удовлетворением подытожила Элисон, ей нечего бояться угрозы пасть жертвой неумелых попыток лорда Марчфорда обольстить ее. Но тем не менее, свернувшись калачиком на кровати, она сжала ладонь, на которой еще горел поцелуй Марча, и с невольным вздохом прижала руку к груди.
На следующее утро по дороге в Вайтстоунское аббатство Элисон поймала себя на том, что продолжает мысленно перебирать всевозможные недостатки графа. Она сидела в карете вместе с леди Эдит и ее ближайшими подругами, Гертрудой, леди Мелкшэм, и Элизабет Базей, известной близким друзьям под уменьшительным именем Басси. Три почтенные дамы были ровесницами и проводили немало блаженных часов, сплетничая о событиях давно минувших дней. Перемывать косточки персонам, достигшим ныне почета и уважения, доставляло им немалое наслаждение.
Элисон улыбалась скандальным смешным историям, рассказываемым с таким удовольствием, но ее взгляд постоянно возвращался к высокой прямой фигуре всадника, скакавшего рядом с каретой как раз напротив окна. Марч хорошо держался в седле, но, впрочем, не лучше большинства мужчин его круга. Хотя не всякий из них выбрал бы для поездки такого горячего и своенравного скакуна, как гнедой конь, с которым граф справлялся легко и непринужденно, но в этом, сказала себе Элисон, не было ничего особенного, не так ли? Нет, разумеется, нет. Большой опыт и практика — и ничего больше.
К счастью, в самом аббатстве на Элисон навалилось столько дел, что времени думать о внешности и характере графа у нее почти не оставалось. Престарелые дамы, разумеется, не могли пешком подняться к развалинам аббатства, но их кучер так ловко подъехал к руинам поближе, что они смогли вблизи насладиться красотой древнего монастыря. Затем любительницы старины слегка перекусили, и после этого леди Эдит и миссис Базей погрузились в дремоту. Леди Мелкшэм, однако, оказалась более твердой закалки и выразила желание сделать набросок главной арки, находящейся, по счастью, буквально в двух шагах от проезжей дороги. Она была безмерно благодарна Элисон, обложившей ее со всех сторон пледами и накидками, и заявила, что ей очень удобно, но, может быть, дорогая Элисон будет так любезна и принесет еще маленькую подушечку, которую она всегда использует, когда рисует? Она абсолютно уверена, что ее горничная положила подушечку в коробку рядом с рисовальными принадлежностями. А когда через пятнадцать минут усиленных поисков вожделенный предмет все же нашелся, леди Мелкшэм вновь рассыпалась в благодарностях и заметила, что ежели дорогая Элисон заодно подаст ей шаль, которую она буквально только что видела на сиденье экипажа, то она будет счастлива совершенно. Марч невольно восхитился терпением и добродушием Элисон, не иссякающими все время, пока она искала сначала шаль, а потом и очки почтенной леди, а потом еще наливала ей стаканчик вина, чтобы поддержать силы во время работы, и несчетное число раз пододвигала и отодвигала ее табурет, выбирая самое удачное для рисования место. Однако тем временем две дремавшие дамы пробудились ото сна, и, слабо махнув рукой, леди Мелкшэм заявила, что уже притомилась от рисования и желает немедленно отправиться домой.
Сразу же по прибытии на Ройял-крессент Марч распростился с дамами и направился в «Йорк-Хаус», где его ждало послание от Джонаса Пилчера. Охваченный непонятным волнением, граф вскрыл письмо и поспешно пробежал глазами его содержание.
«Мисс Элисон Фокс, — писал мистер Пилчер с присущей ему педантичностью, — является единственным отпрыском преподобного Мартина Фокса, скончавшегося около четырех лет назад. По описанию, ей более двадцати пяти лет, высокая, стройная, с черными волосами и голубыми глазами. Все, с кем я разговаривал, отзывались о ней с уважением и симпатией. Всю жизнь она прожила в Райдстоуве, за исключением короткого периода незадолго до смерти ее отца, когда она навещала свою кузину в Йоркшире. |