Поисковые программы предлагали почти тысячу ссылок во Франции и Канаде, но ни одна из них не была напрямую связана с Национальной школой управления. Для тщательного анализа требовались хотя бы сутки.
Остаток дня Маклеод провел в состоянии, близком к трансу. Свет настольной лампы, отражавшийся от разложенных на столе Раффина планов и карт, словно выжег их отпечаток на сетчатке. Снаружи по-прежнему шелестел дождь. Плотный малоподвижный облачный фронт держал город в водном плену уже почти двадцать четыре часа. По телевизору передавали, что Сена кое-где вышла из берегов, по всему Парижу начались локальные наводнения. Но это был теплый летний ливень, воздух оставался липким и влажным, и несколько раз Энцо, словно очнувшись, стирал со лба холодную испарину. В животе носилась черной тучей стая юрких ласточек. Часы показывали четверть первого.
Дым от бесчисленных самокруток Самю висел неподвижными синеватыми нитями. По словам Раффина, в другой жизни эта опытнейшая тоннельная крыса работал врачом неотложки. Впрочем, тщательно оберегаемая личная жизнь Самю оставалась для посторонних тайной за семью печатями.
Это был высокий, тощий, нервный мужчина лет сорока пяти с прилизанными гелем седеющими волосами, зачесанными назад и падавшими на воротник. Его отличала свинцовая бледность человека, проводящего жизнь под землей, и мучнисто-серое, изрытое следами юношеских прыщей лицо. Большой, указательный и средний пальцы правой руки пожелтели от никотина. Джинсы и футболка болтались на костлявом теле как на вешалке. Казалось, он не мог высидеть спокойно и двух минут. Одно его присутствие тревожило, внушало беспокойство — Самю кружил вокруг стола, как дикий зверь вокруг добычи.
— На самом деле вы не хотите идти один, — твердил он, словно вдалбливая новичку технику безопасности или читая предупреждение на пачке сигарет о смертоносном воздействии никотина. — Заблудитесь — хрен выберетесь. Будете бродить там неделями. Опять же можно нарваться на нежелательную встречу. Большинство диггеров — нормальные ребята. Ходить по катакомбам — забава пополам с адреналином. Что-то новенькое. Находишь под землей комнату, зажигаешь свечи, куришь травку, слушаешь музыку. Те, кто рисует граффити, тоже ничего. Увлеченная молодежь. Довольные, как поросята в грязи, при виде девственных стен без единой буквы. Но там шатаются наркоманы. Вам очень надо валяться с перерезанной за десять сантимов глоткой? Я уже не говорю про тоннельную полицию, заметут — не расплатитесь. Размер штрафа знаете? — Сделав последнюю затяжку, Самю растянул губы в улыбке. Дым просачивался наружу через зубы в коричневых пятнах. — Поэтому вы не хотите идти туда один.
Энцо и вправду не хотел.
— И все же я пойду.
Решение за него приняла Мадлен. Самю не мог понять, почему Маклеода так тянет в катакомбы, а Энцо не собирался его просвещать.
Взглянув на Раффина, диггер пожал плечами.
— Похороны за ваш счет, — сказал он и, отвернувшись, склонился над столом, роясь в ворохе самодельных карт. — Я дам вам три схемы. К чему вас запутывать? — Разгладив первую карту, он положил ее поверх остальных. Схема называлась «Главная аллея Люксембургского сада (север)». Зажав самокрутку влажными губами, Самю, щурясь от дыма, пошарил в карманах, выудил красный фломастер и снова нагнулся к карте, рассыпая пепел и смахивая его тыльной стороной ладони. — Вот это главная карта. Не вздумайте отклоняться от маршрута, иначе вам хана, ясно? Здесь лабиринт, если заблудитесь, то с концами. Многие тоннели замурованы по приказу властей. Ну, мы кое-где пробили лазы… — Он смерил Энцо взглядом. — Но вы у нас человек широкий, можете и не пролезть. Дыры узкие, для парней вроде меня.
Он взял фломастер и провел жирную красную черту вдоль тоннеля, идущего с севера на юг. |