Реакция была неожиданной. Гурама словно подбросило в кресле, тело его изогнулось, повалилось на пол, и он стал биться в конвульсиях, рыча и колотя затылком по полу. На губах его заклубилась пена.

Емельяненко спокойно постучал каблуком по ковру и сказал:

— Старые номера. Симуляция падучей. Не проходит, Гурам. Кончай свой базар, а то позову доктора и он тебе успокоительного в задницу воткнет, Да и ковер, смотрю, у тебя Хороший, толстый, сколько ни бейся башкой — больно не будет, один шум… Игорек, помоги ему подняться.

Игорь подошел к Гураму и крепким рывком за шиворот вернул его в кресло. Гурам обмяк, словно мешок.

— Вспомнил, значит, что насильников в камерах не жалуют? — подал голос Грязнов. — Да, не любят там вашего брата, самих петушками сделают… Что возразишь?.. Вот что, коллеги, — Слава поднялся, — я прошел по всему дому и полагаю, этот волчара в норе своей компромат на себя держать поостережется. Ну обнаружим мы тут еще один пистолет или пакетик с наркотой, и что? Я вот в гараж его заглянул, там гораздо интересней.

— А мы сейчас все вместе туда пойдем, — сказал Турецкий. — Поднимайтесь, Ованесов. Впрочем, — он оглядел присутствующих, — еще могу предоставить вам последний шанс. Вы же не можете не понимать, что если мы уж приехали сюда, то не уйдем, пока в буквальном смысле не перекопаем весь участок. И найдем.

Гурам помолчал, хрипло дыша, и вдруг сказал со странной надеждой в голосе:

— Сто семнадцатую уберете?

Никита искренне захохотал.

— Вон, оказывается, чего ты боишься! Да-а… Большой позор на твою седую голову…

— Вы должны сами знать, Ованесов, — спокойно сказал Турецкий, — что вопрос об этой статье Уголовного кодекса находится в руках потерпевшей и суда… Кстати, раз уж вы заговорили и даже начали торговлю, советую вспомнить все относительно публичного дома, о котором неоднократно, что зафиксировано в протоколах допросов, упоминали братья Гарибяны.

Гурам долгим печальным взглядом окинул племянника, понуро сидевшего по другую сторону еще недавно такого богатого и гостеприимного стола, за которым произносились такие красивые тосты, и, чувствуя, что совершает сейчас непоправимую ошибку, но будто подталкиваемый под локоть самим дьяволом, устало произнес:

— Малахова своего спросите…

Турецкий мгновенно переглянулся с Емельяненко, и Никита быстро вышел из гостиной.

— Спросим, — вдогонку сказал Турецкий. — А вы с чего начнете?

Гурам словно опомнился.

— Скажу так: ищите. Только нет ничего.

— Хорошо, — согласился Турецкий, хотя все в нем заклокотало от неистового желания дать этому мерзавцу по морде, — Но это ваше последнее слово. И последняя возможность облегчить свою участь. А когда найдем, загремите на полную катушку, включая и сто семнадцатую, часть четыре, которая вам так не нравится. Поднимайтесь. Игорь, помогите гражданину. Слава, Ашота держи отдельно.

Бригада полностью переключилась на обыск гаража и хозяйственных пристроек во дворе. Там сейчас и находились практически все, за исключением Турецкого и Грязнова, которые, сидя в гостиной, внимательно знакомились с протоколом допросов. Целая кипа бумаг. Саша читал и передавал листки Грязнову. Время от времени они обменивались впечатлениями.

— Пока, похоже, пустышка, — вздыхал Слава, откладывая в сторону очередной лист.

— Да, только один раскололся… Странно.