Снова стало тихо. Он достал трубку из внутреннего кармана куртки и тщательно набил ее. Я вынул сигарету. Он разжег трубку и задумчиво выпустил облако дыма.

— Ты слышал что-нибудь об Эбергарде Винцлере? — спросил он.

Я покачал головой. Он спрашивал меня, но разговаривал с самим собой. Я был ему совершенно не нужен.

— Я тоже о нем ничего не слышал, — продолжал он. — Беднягу Эбергарда Винцлера все давным-давно забыли.

Он немного помолчал.

— В Тюбингене жил человек по имени Эбергард Винцлер, — продолжал он. — В годы первой мировой войны он написал книгу, которая трактует вопросы причинной связи в гражданском праве.

— Ну и при чем тут Винцлер?

— Он пришел к тем же самым выводам, к каким пришел недавно я. Мое обычное невезение.

Он криво усмехнулся. Теперь я начал понимать смысл всей этой истории. Оказывается, надо было просто вспомнить, что дважды два — четыре. Итак, загадка была разгадана, пасьянс вышел. Манфред заскрипел стулом и возник перед моими глазами, бледный как мертвец. Потом он схватился за сердце и с глухим стуком упал на стол в семинарской аудитории университета. Этого я никогда не забуду. И буду помнить до гробовой доски.

Он встал и выбил из трубки табак.

— Ты составишь мне компанию? — спросил он.

Он не ждал моего ответа. Он вообще ничего не ждал. Все, что происходило вокруг, ему было абсолютно безразлично. Он спокойно прошел мимо меня к лыжам. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Он остановился и стряхнул снег с ботинок. Я тоже очистил свои ботинки от снега. Пусть он совершит небольшую прогулку на лыжах. Следующая прогулка, очевидно, будет теперь очень не скоро.

— Экольн покрылся льдом, — сказал он.

Он стоял ко мне спиной и надевал лыжи.

— Вижу, — ответил я. — Но лед еще довольно тонкий.

— Ничего, выдержит, — сказал он.

И снова не стал дожидаться, что я ему отвечу. Оттолкнувшись палками, он ринулся вниз, к озеру. Я двинул следом за ним. Мы вышли на лед. Он сразу взял очень высокий темп, и мне пришлось поднатужиться, чтобы не отстать. Я шел примерно в десяти метрах позади него. Мы быстро приближались к середине озера по льду бухты Ворсэтра, и скоро лыжный павильон исчез из виду. Снег вспыхивал на солнце миллионами искр. Свет был такой яркий, что у меня стало рябить в глазах, а виски пронзила острая боль. Мне пришлось остановиться и надеть очки от солнца. А он продолжал идти вперед, даже ни разу не обернувшись, и, когда я снова двинулся в путь, нас уже разделяло метров шестьдесят-восемьдесят. Вдали чернели широкие полыньи. Приближаться к ним было небезопасно. Когда мы достигли бухты Сван, он остановился и посмотрел в сторону Скархольмена. Между голыми стволами деревьев виднелось желтое здание с огромной черной трубой. Пока он стоял, я успел взять метров сорок. Он повернул голову и несколько секунд глядел на меня, а потом снова помчался к середине озера. И вдруг я понял, куда он бежит. Это было видно в каждом его движении. Целью этой отчаянной гонки были широкие зияющие полыньи, которые мрачно чернели на фоне ослепительной снежной белизны в нескольких стах метрах от нас. Я весь похолодел, язык превратился в комок ржавой наждачной бумаги, воздух застрял в горле. У меня уже не было времени фиксировать физиологические реакции своего организма. Я прибавил ходу и постепенно стал его догонять. Окликать его не было никакого смысла. Услышав мой голос, он побежал бы еще быстрей. А я чувствовал, что еще немного — и я его схвачу.

Я догнал его, когда до первой большой полыньи оставалось метров пятьдесят.