После проповеди Шеймус поднялся за кафедру и произнес надгробную речь:

— Мое любимое воспоминание о Мэйв — это дни после одиннадцатого сентября. Мы оба пошли добровольцами в «Спирит оф Нью-Йорк», плавучий ресторан рядом с Бэттери-Парк-Сити, и помогали кормить спасателей горячими обедами. Тогда шла четвертая игра ежегодного чемпионата. Я был на верхней палубе, успокаивал командира батальона — он только что потерял одного из своих ребят. И тут с нижней палубы раздался оглушительный вопль! Мы думали, кто-то ранен или упал за борт, но в столовой была только Мэйв. Когда мы прибежали на крики, она прыгала так, что весь корабль качался: «Сравнял! Тино Мартинес сравнял счет!»

На голове у нее были наушники. Оказывается, кто-то притащил в столовую телевизор. Говорят, стадион «Янки» побил все рекорды шума, когда Дерек Джетер прошел финальный хоум-ран в десятом иннинге, но смею вас заверить — в тот день, столпившись у побитого жизнью телеящика, мы орали ничуть не меньше. Когда я думаю о Мэйв, то всегда вспоминаю, как она стояла в толпе уставших, измотанных людей, победно подняв кулак. Ее энергия, вера и жизнелюбие превратили тот мрачный день в охваченном отчаянием городе в особое событие — и это, мне кажется, признак святости…

Лицо Шеймуса напряглось. Он, как и все в церкви, с трудом сдерживал слезы.

— Не буду вам лгать. Я не знаю, почему Господь забрал ее именно сейчас. Но если для вас ее явление в этот мир не стало знаком любви Господней, то я ничем не могу вам помочь. Из сегодняшнего дня мы должны вынести один урок — тот, который Мэйв преподавала нам каждый день своей жизни, прожитый полной грудью, выпитый до дна. Дышите полной грудью. Пейте до дна.

Все в церкви, включая меня, рыдали, не скрывая слез. Сидевшая рядом Крисси откинула полу моего пальто и вытирала слезы о мое колено.

Над вестчестерским кладбищем «Врата небесные» из-за туч вышло солнце. Дети выстроились у гроба Мэйв с розами в руках. Я чуть не сорвался снова, когда Шона поцеловала свой цветок, прежде чем положить его рядом с остальными. И еще раз — когда волынщик полицейского департамента Нью-Йорка заиграл «Дэнни-бой» и высокие, красивые, печальные трели полились над могильными камнями и стылой землей.

Но я сдержался.

Я спросил себя, что на моем месте сделала бы Мэйв. Найдя ответ, я проглотил слезы, обнял детей и пообещал себе и жене, что мы все переживем.

104

Я хотел взять выходные и остаться дома с детьми, у которых как раз начались рождественские каникулы, но Шеймус и Мэри Кэтрин не хотели ничего слышать.

— Прости, чувак, — сказал Шеймус. — Детей сейчас надо побаловать так, как никто никого и никогда не баловал, а ты у нас в такой форме, что мы с Мэри Си справимся в сто раз лучше. Между прочим, тебе лучше не замыкаться в себе, Мик. Займись чем-нибудь позитивным. Возьми задницу в горсть, иди и надень браслеты на жалких ублюдков, которые устроили в нашем соборе беспредел.

— «Браслеты», «ублюдков»? — переспросил я, растерянно ухмыляясь. — «Беспредел»?!

— Ну, посматриваю я иногда полицейские сериальчики, — признался Шеймус, скорчив бесподобную мину. — Это что, грех?

Итак, в понедельник утром я вернулся за свой рабочий стол в убойном отделе Манхэттенского северного в Восточном Гарлеме. Гарри Грисом, мой начальник, и остальные сослуживцы были до тошноты предупредительны и вежливы. Кто бы мог подумать, что я так соскучусь по их пошлым шуточкам? «Ну ничего, это ненадолго», — успокаивал я себя, стряхивая пыль с компьютерной мыши.

Я позвонил Полу Мартелли и Неду Мэйсону, но им не удалось отыскать ничего нового или интересного.