– О чем там? – поинтересовался Чиун.

– Но знаю, – ответил Римо. – Этого и за год не прочтешь. Но вот, для начала: не покидать территорию олимпийской деревни, ни с кем не разговаривать. Не фотографировать. Доносить обо всех, кто это делает. И даже не пытаться победить славных спортсменов из стран славного коммунистического лагеря. Если хочешь переметнуться к ним, сообщи куда следует. Таких обещают показать по телевидению. Ну, а через двадцать минут состоится автобусная экскурсия, и все могут поехать.

– Я не поеду, – сказал Чиун. – Россия действует на меня угнетающе. В стране, где стоят в очередях за сигаретами, мне не на что смотреть.

– А я, пожалуй, поеду, – сказал Римо.

Он подумал о Джози Литтлфизер. Она наверняка поедет на эту экскурсию.

Чиун бросил на него подозрительный взгляд.

– Да, поезжай, – сказал он. – Потом расскажешь, что было интересного.

– А тебе не будет тут скучно одному? – Римо почему то почувствовал себя виноватым.

– Конечно, нет. Я совсем не против побыть в одиночестве. Если по правде, то я и так один с тех пор, как имел несчастье с тобой встретиться. Я останусь и отдохну. Потом прогуляюсь по деревне. Пустое времяпрепровождение – это для молодых. А я тут все осмотрю – ведь я здесь по заданию моего императора. И я...

– Тогда пока, – сказал Римо, направляясь к двери.

Существует особый способ преодоления чувства вины, в равной степени свойственный европейским матерям и корейским наемным убийцам, благодаря которому через какое то время это чувство преобразуется в ощущение веселья. Римо больше не чувствовал себя виноватым.

Он стоял на площадке, где длинной чередой выстроились неуклюже громоздкие красные автобусы без кондиционеров. Секретные агенты, тщетно изображавшие из себя экскурсоводов, упорно пытались затащить Римо в автобус, но он, столь же упорно не обращая на них внимания, продолжал ожидать Джози Литтлфизер.

Она появилась через двадцать минут, вместе с группой американских гимнасток, и Римо вновь поразило, насколько более крупной и женственной выглядела она на фоне остальных девушек.

Увидев его, она вся просияла, и Римо небрежно махнул ей рукой, делая вид, будто вовсе не ждет ее, а очутился тут по чистой случайности.

Она улыбнулась и спросила:

– Давно ждешь?

– Только подошел, – ответил он.

Она смотрела на него не отрываясь, и улыбка продолжала играть в уголках ее рта.

– Двадцать минут, – признался он.

– Ну вот, – сказала она. – Это уже вызывает у меня чувство уверенности. Ты не забыл, что обещал дать мне кое какие советы насчет упражнения на бревне?

– Можешь не сомневаться. Победа тебе гарантирована, – ответил он. – На экскурсию едешь?

– Похоже, эти чиновники не оставили нам выбора, – сказала она и прибавила, копируя русский акцент: – В два часа собраться для поездки на экскурсию по красавице Москве. Не фотографировать. Не взрывать мосты.

Римо рассмеялся:

– Тогда поехали. Не будем огорчать наших русских хозяев.

Они сели на заднее сиденье, безуспешно пытаясь не слышать русского экскурсовода, превозносившего прелести жизни в коммунистическом государстве, пользуясь мегафоном, мощности которого позавидовал бы владелец любого нью йоркского дискоклуба.

– Я не против комиков Карла Маркса, – сказал Римо Джози, – но такая громкость – это уже слишком.

– Он потому так орет, чтобы ты не заметил очередей у магазинов и как плохо одеты люди.

Римо посмотрел в окно и понял, что Джози права. Городской пейзаж напоминал старую кинохронику времен Великой депрессии в Америке. Одежда на людях была мешковатая и уродливая.