Лакеи убежали на кухню, а Овцер посмотрел на гостей и сказал:

– Мне мясо лекари есть запретили, оно ухудшает самочувствие. И это мучительный запрет, ведь раньше я был отъявленным мясоедом. Обожал с кровью и дымком – прямо с огня, огромные такие куски…

Овцер вздохнул и грустно улыбнулся. Теперь он не выглядел таким властным и суровым, каким казался вначале.

Через пару минут лакеи вернулись, доставив большую тарелку с нарезками колбас, копченого мяса и говяжьего языка. К мясу поставили прибор с тремя соусницами и длинные серебряные вилки, а еще плетеную хлебницу, в которой, прикрытый льняной салфеткой, лежал порезанный теплый хлеб.

– Просто цепляйте мясо на вилки и макайте в соус. Раньше я так и делал.

Гости стали есть с заметным удовольствием, и Овцер почувствовал себя настоящим радушным хозяином. Это были давно забытые ощущения, слишком давно он сидел здесь в осаде.

– Продолжайте, господин Овцер, мы слушаем вас, – сказал Мартин. Он понимал, что эта история не только дает им с Рони полезную информацию, но и каким-то образом лечит Овцера, приносит ему облегчение.

– Ну, я пять с лишним лет не получал вестей из тех мест. И вот полтора года назад в мой городской дом, тот, что стоит в самом центре города… Теперь-то он пустует. Так вот… туда пришел какой-то субъект – по виду нищий, и охранники прогнали его, но он вернулся и потребовал встречи. Сказал, что принес мне вести из Змеебада. Разумеется, я захотел увидеть этого бродягу, хотя о змеебадском путешествии остались неприятные воспоминания, которые я старался не тревожить. И вот он пришел. Я принял его внизу в каминном зале. Он имел отталкивающий вид этакого доходяги, давно не мытого и толком не кормленного. Однако голос его был звонок, а глаза смотрели твердо, и сложилось впечатление, что его внешний вид только искусная маскировка.

– И чего же он хотел? – спросил Рони.

– Он сказал, что я увез из Змеебада вещи, которые мне не принадлежат, и теперь их нужно вернуть.

– Он требовал шкатулку?

– Шкатулку и единорога.

– Единорога? А это почему?

– Вот и я удивился, я сказал, что в болотах Рефронга полно единорогов, почему нужен именно этот? А он ответил – этот особый, жертвенный. Мы, говорит, следили за ними десятки лет, чтобы удостовериться, что это именно тот единорог, высчитывали его по звездам, а ты его украл. Я возразил, что он уже не живой, какой с него толк. А бродяга ответил – это для тебя он не живой.

– А ваши охранники, они находились рядом? – уточнил Мартин.

– О да, они стояли по обе стороны бродяги, чтобы исключить любые его поползновения. Но уже после я подумал, что если бы он что-то захотел сделать – они бы его не удержали.

– Однако, – покачал головой Рони и снова принялся за говяжий язык.

– Так вот… он потребовал – именно потребовал – вернуть шкатулку и единорога, на что я заметил ему, что шкатулку честно купил. Тогда он вынул кошель с золотом и сказал, что вернет мне пятьдесят терций. В общем, я отказал ему и велел выпроводить вон, но не бить. И он дал себя увести. Но на этом все не закончилось, и через неделю нам под дверь подбросили какую-то дохлятину и кусок кожи с травленными кислотой буквами. Там сообщалось, что все, кто нанимался к нам в Змеебаде, убиты, что шкатулка принадлежит каким-то прицепам. Они дают короткий срок, чтобы я им все вернул и сообщил это через какого-то там торговца.